Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

Мне до сих пор трудно даются эти нюансы.

А раньше я даже не осознавала, из каких волокон плетутся эти мелкие конфликты.

Недавно я вынуждена была сказать другу, что между нами пролегает граница и наша дружба не предполагает жертвенности, вечного долга и вип-проходки на все мои территории.

Внутренне я была огорчена каждую секунду того диалога, а внешне была, наверное, ледяной стервой. Мысленно я сжала зубы. Никогда раньше я так не умела, и мне было больно. Я даже не знаю, что больнее — бить саму себя по рукам и не нарушать чужие границы или рычать и защищать свои границы перед близкими людьми?

Зыбкие личностные границы — причины многих неприятностей в моей жизни. А всё удачное — результат работы над собой, вследствие которой мне удалось возвести качественные протезы в тех местах, где у более психически устойчивого человека стоят границы, построенные родителями в глубоком детстве.

«Алло! Привет. Прости, что звоню без предупреждения. Это недолго, это не разрушительно для тебя. Я постараюсь тебя не ранить. Мне важно сказать, что я сожалею о том, что случилось между нами. Тогда, в нашем с тобой прошлом, в Москве.

Некоторые психологи утверждают, что каждый человек, стоя у развилки своих больших поступков, принимает наилучшее, на его взгляд, решение. Человек всегда пытается быть в порядке, соответствовать каким-то своим нормам, канонам, идеалам в голове. Мы все стараемся.

Я тоже пытался совершать поступки, наилучшие в своей системе координат. Мне жаль, что наши системы не совпали настолько сильно и мои действия превратились в твоей реальности практически в преступления против тебя. Мне жаль, что я сделал твою жизнь страшной, наполненной болью и неуверенностью в каждом дне.

Я помню момент, когда языки, на которых мы говорим, окончательно стали разными, и я понял: никакой переводчик больше не переведёт, ты сошла с моей орбиты или это я — с твоей. Я вообще не уверен, что мы когда-либо были с тобой на одной орбите.

Я не знаю, как искупается та боль, которую один человек причиняет другому. Которую я причинил тебе.

Ты была очень притягательной тогда, помнишь? Утром на Киевском вокзале. Когда мы мчали по Садовому на моей старинной „копейке“. Когда мы залезли на эту твою башенку на Цветном бульваре, и ты — безумная — вылезла из её окна и обошла здание по тонкому выступу с внешней стороны стены.

Сумасшедшая. Я тебя хотел, боялся и любил.

Как мы потом пили дешёвое вино из бутылки, делили на двоих копеечный блинчик с варёной сгущёнкой.

Как ты стала потом мне ненавистна, и не осталось и следа от интереса к тебе, как я бросил тебя. Под ледяным ветром московского марта. Когда беспощадный серый снег хлещет в лицо, горожане в одинаково безликих тёмных шапках прячут лица в воротники. Так резко стемнело тогда, и ты шла навстречу вьюге и хотела с ней слиться.

Наш ребёнок…

Сейчас, когда я пишу эти слова, живя на другом материке, женившись на другой женщине, вырастив сына уже почти до школьного возраста и не видев тебя вечность, я понимаю: мне тоже хотелось уметь пройти по кромке башенки на Цветном.

Эта твоя безбашенность и такой солидный для двадцати трёх лет жизненный опыт.

Я хотел подключиться к твоей вселенной, как к источнику питания. Но из моей вселенной в твою слова в принципе не переводятся корректно. Ты попробуй прости меня всё-таки, алло, слышишь?»

Как выйти в итоге из отношений, которые обернулись абьюзом?

Точно не одним резким движением.

И не красивым жестом.

И не эффектным кинопоступком со звонкой пощёчиной в финальной сцене.

Это вообще не будет похоже на яркий эпизод, которым можно поделиться с подружкой за чашечкой капучино.

Мой Нью-Йорк, эффектная история про решительный переезд с одним пустым чемоданом… Это фасад, за которым прячутся годы труднейшей борьбы и утомительной, тягостной и мощной психической работы.

Был момент, когда процесс психотерапии стал для меня настолько серьёзным, что его значимость перевесила прочие цели — карьеру, амбиции и даже поиск настоящей любви, она стала для меня делом жизни.

Мне было важно разобраться с собой. Долго ли я разбиралась?

Да, очень… А последние два года были особенно отчаянными.

Потому что я уже понимала, что происходит.

И всё равно не могла освободиться.

Когда становится очевидно, что отношения исчерпаны и вряд ли завтра станут великолепными?

Ты можешь нагуглить теперь много статей на эту тему…

Мне же когда-то пришлось иметь дело с практически полным информационным вакуумом. Я искала информацию сама…

Я не могла уйти, хотя головой понимала, что хорошего ничего уже не выйдет, так как основная травма в отношениях произошла ещё в самом начале, я была брошена в двадцать три года на «Динамо» на четвёртом месяце беременности, эту рану невозможно ни излечить, ни переступить, продолжая отношения.

Мне понадобилось несколько лет, чтобы, собственно, это и осознать: есть травмы, которые невозможно перешагнуть. Наша культура диктует прощать, быть великодушной, с достоинством и скромностью нести свою жертву и не кичиться страданиями. Наша культура заставляет всё что угодно делать ради сохранения семьи.

Она не учит уходить. Она не учит распознавать злоупотребления. Она не учит трактовать себя как самостоятельную личность. Не учит женщину уважать и понимать себя.

Никак. Ведь партнёр, который выберет в результате абьюз, поначалу будет тоже милым, общительным, внимательным. Люди, склонные к насилию, скрывают свои тёмные стороны, они — социальные хамелеоны.

Заточены под то, чтобы понравиться, запомниться, оставить о себе хорошее впечатление, им важно нравиться даже едва знакомым людям, закидывать острый рыболовный крюк прямо в нежную слизистую чужой души.

Научиться можно только одному — распознавать тревожные сигналы в своём собственном восприятии. Слушай себя ещё внимательнее.

Я продолжала психотерапию, даже когда уехала из Москвы.

Примерно через год после отъезда и разрыва связей со своей предыдущей жизнью я дождалась этого момента: моя психотерапевтка сказала очень важную фразу.

Она сказала, что минувший год стал решающим в психической динамике, и с территории военного-полевого, как она выразилась, госпиталя я переехала в санаторий.

То есть я вышла из состояния острой травмы, и психотерапия стала для меня поддерживающей практикой. Практикой, поддерживающей здоровое в целом состояние.

А не соломинкой, вытягивающей, фигурально выражаясь, с того света, чем она действительно долгое время для меня являлась. Психотерапия много раз становилась для меня единственной территорией, где принимали и защищали. А сейчас я умею находить такие опоры в своей реальной жизни.