Питер Хёг - Твоими глазами

Она обвела рукой лес и озеро.

— И мы были бы куклами Господа Бога.

Я так и не понял, откуда у неё взялся этот «Господь Бог». И их мать, и я — люди неверующие, девочек не крестили. Но с тех пор, когда она научилась говорить, она проявляла склонность к религиозному взгляду на мир. Нередко, когда я приезжал за ней на машине, она просила, чтобы мы проехали мимо церкви и остановились там ненадолго.

Подруга молчала. Старшая дочь тоже. Целую минуту мы все вчетвером вслушивались и вдумывались в пожелание, высказанное пятилетней девочкой: мир — это конструкция, где нами руководит высшее, дружественное нам сознание.

А дружественное ли оно?

Я посмотрел на детей. Независимо от того, как справляются с разводом родители, дети всё равно сталкиваются с той отравленной атмосферой, которая всегда предшествует разрыву любовных отношений. И они видят, как на их глазах распадается их вселенная.

При любых обстоятельствах это переживание остаётся с ними на всю жизнь.

Прошла неделя, а я ничего не слышал от Лизы.

И вот она позвонила.

Мы встретились на следующее утро, очень рано, она, я и её ассистенты.

Я уже понимал, что для неё это обычная практика. Некоторые из экспериментов она предпочитает держать в тайне. Именно их она проводит рано утром.

Они готовили аппаратуру, а в это время вставало солнце.

Мы с Лизой надели халаты и очки, ассистенты подключили провода и сели за мониторы.

Ставни, шторы и звукоизолирующие перегородки закрылись.

— У нас тут настоящий прорыв, — начала она. — Мы получили доступ к записям десяти тысяч сканирований, проводившихся в Скандинавии за последние десять лет. Это огромный объём информации. Только МРТ делает тридцать тысяч измерений в секунду. Ни у кого нет возможности обработать все эти данные. Так что мы сделали выборку. Кабир выбрал сто человек — по одному общему критерию. Всех их сканировали в одно и то же время — десять дней назад.

Кабир — один из её ассистентов. У него чёрные кудрявые волосы, миндалевидные глаза. Очень серьёзный молодой человек. Очень бледный. Наверное, он слишком много времени проводит за монитором. Чтобы попасть в кабинет Лизы, надо пройти мимо его кабинета. Дверь всегда приоткрыта, с его компьютера снят корпус, вокруг полуметровая паутина из проводов и печатных плат.

Свет в зале погас, глухо зажужжали проекторы.

Помещение наполнилось людьми. Вдоль стен появились контуры множества пациентов. Сотня голубых светящихся фигур.

Она наклонилась ко мне.

— Каждый день по всему миру сканируют множество людей, — пояснила она. — Данные МРТ сопоставляются с энцефалограммами. Действительно передовое — это проекция на сетчатку. Лазерный луч — это когерентный поток фотонов. Он несёт и тепло. Сам проектор очень прост. Сложность состояла в том, чтобы разработать способ отвода этого тепла. Чтобы не повредить зрение. К этому времени у нас уже появился Кабир. Он — гений. Он эту проблему решил.

В её благодарности не было сомнений. И в любви. Возможно, они любовники. Или прежде были любовниками.

— Это наше достижение. Это — и графическая интерпретация данных. А ещё серьёзное отношение к пациентам. К диалогу с ними. Это самое важное.

Лица и гениталии у светящихся фигур были размыты. Но тела были как живые. Словно мы находились в обществе сотни людей, созданных из голубого света.

— К сожалению, нам пришлось снизить разрешение. В противном случае ни процессоры, ни проекторы не справились бы с таким объёмом информации. Ты уже видел, как мы научились выделять сходные структуры. Мы проверили, нет ли подобных повторяющихся структур у этих людей. Конечно же, с таким разрешением возможен лишь поверхностный поиск. И тем не менее результаты представляют интерес.

То, что я увидел сейчас, я прежде видел у Вильяма. Чёрные структуры появлялись и исчезали одновременно у многих фигур, у всё большего количества, возможно, даже у всех — ясные рисунки, чёткие, словно нарисованные тушью. В случае с Вильямом было две фигуры, по одной с каждого из двух сканирований, сделанных в те два сеанса, когда он рассказывал о несчастных случаях.

Сейчас здесь была сотня человек.

Изображения сменялись очень быстро. Невозможно было уловить какой-то повторяющийся узор. Я успел заметить лишь отдельные совпадения.

Она выключила проекторы, мы погрузились в темноту.

— Сто человек, никак друг с другом не связанных, — продолжала она. — Кого-то сканировали в Стокгольме, нескольких — в больнице на Фальстере, кого-то — в Осло, в Умео, где-то возле Гренсе-Якобсэльва и в Йёрринге. Почему у всех изображений общий рисунок? Мы исключили систематическую составляющую. То, что является общим для всех. Удалили всё нам понятное. И тем не менее мы видим постоянное, нетривиальное совпадение.

Очевидно, она нажала следующую клавишу — светящиеся фигуры снова возникли вдоль стен.

— Эти сто человек сканируют в настоящий момент. Вот прямо сейчас, когда мы здесь сидим. От мобильного сканера на горной станции Кебнейкайсе до Марибо. От Ольборга до Мальмё и Рённе. Мы получили разрешение считывать данные онлайн.

Сканеры, в которых были мы с Лизой, включились. Я отметил про себя какое-то воздействие, которое одновременно и чувствовалось, и не чувствовалось. И головокружение.

На двух стульях перед нами проступили голубые контуры наших собственных тел.

— Энцефалограф выключен. Только МРТ. Чтобы иметь возможность сравнить нас с остальными. Мы сейчас вместе с ними, в реальном времени. Сейчас попросим Кабира отследить, есть ли совпадающие рисунки.

На её и на моей голограммах проступили чёрные узоры. Они стремительно менялись. И то же самое — на светящихся фигурах у стен.

Я не мог не прислушиваться к самому себе. К той части себя, которую улавливал измерительный прибор, о которой я ничего не знал, но, казалось, она как-то связывает меня с сотней совершенно неизвестных мне людей. Связывала меня с ними в эту минуту.

— Что это? — спросила она.

Голос её был хриплым.

— Что может быть общего у ста с лишним незнакомых людей, находящихся на большом расстоянии друг от друга?

У меня на этот вопрос не было ответа.

— Если бы мы все находились ближе, причиной могла бы стать погода. Метеоусловия. Утренние новости. Одинаковый завтрак. Но в Абиску идёт снег, а в Хельсингёре — дождь. Здесь светит солнце, а в Тромсё штормовой ветер. Так что дело в чём-то другом.

Проекторы выключились, медленно загорелся свет.

— Какие у тебя ощущения?

— Как-то страшновато.

Она встала.

— Мы ищем связь, — сказала она. — Мечтаем о встрече с другими людьми. Но когда шанс появляется, мы шарахаемся в сторону. Может, действительно стоит сократить все человеческие контакты. Может, глубинная связь между людьми тоже представляет опасность.