Александр Проханов - Горящие сады

Микаэль вслушивался в музыку, словно проверял ее плотность и герметичность. Присел к столу, взял карандаш.

— Было так, — он провел две параллельных прямых. — Вот здесь проходило шоссе, — подумав, словно вспоминая, начертил квадрат у шоссе. — Вот здание караульного помещения, где дежурил вооруженный наряд, — поодаль, — на мгновение повиснув острием карандаша над бумагой, вывел второй квадрат. — А это помещение для отдыха. Там они спали после вахты, оставив оружие в караульной, — и обвел все неправильным быстрым овалом. — Это изгородь из досок. Вот здесь, с шоссе — ворота. А вот здесь, с противоположной стороны, — он ударил карандашом в овал, — была прореха в стене, дыра. Вот общий план объекта на местности.

И Бобров старался в этом простом чертеже увидеть картину жизни, другую страну и реальность. И тут же ее моделировал, превращал в площадку для съемок. Расставлял юпитеры, кронштейн с кинокамерой. Он совершал двойную работу: как можно полнее старался представить жизнь и тут же превращал ее в образ.

Играла мягкая бархатная музыка. Летал карандаш. Возникал на бумаге эскиз. Бобров уже видел тот отдаленный кусок земли, теплые сумерки, шелест машин по шоссе. Светятся окна казармы. Разомлевший сержант, сняв фуражку, слушает, как тихо взрываются стручки перезревших акаций. С бумаги пахнуло дуновением бензина, бурьянной сухой обочиной.

— Мы подогнали машину с тыла, сюда! — Микаэль нарисовал узкий ромбик у пролома стены. — Один остался в машине. Двое проникли в пролом и заняли позицию вот здесь, у этих прогалов, где висели лампы и освещали двор, — он нарисовал две маленькие, прижатые к стене фигурки с палочками наперевес, изображавшими автоматы. И от них две быстрых длинных стрелы вдоль помещений, указывающие направление стрельбы. — Четвертый, — он рисовал фигурку, — обошел пост снаружи и ждал в кустах, когда шоссе опустеет и в воротах не будет людей.

Играла музыка. Темнело шоссе, метало машины, отлетавшие, с красными хвостовыми огнями. Трещали, сворачивались колкие сухие стручки, осыпая семена на плечи бойца. Таились в тени автоматчики, беря под прицел освещенные, приоткрытые двери.

— Операция протекала вот так, — Микаэль остановил карандаш на фигурке в кустах. И затем с силой, резко провел черту к воротам, задержав ее перед будкой. — Этот боец из кустов с двумя гранатами вбежал сквозь ворота. Кинул гранаты в окно. И сразу, не задерживаясь, устремился к пролому в стене, где его поджидала машина. После взрыва из дверей, вот отсюда, — он провел стрелу от автоматчика, распушив ее лохматыми росчерками, — двое отдыхавших полицейских выскочили, и были один убит, другой ранен. Из будки, уцелевший от взрыва, выбежал еще один полицейский и был тут же застрелен, — он тронул вторую стрелу. — Затем автоматчики стали пролезать сквозь пролом к машине. Но очнувшийся, оглушенный взрывом сержант открыл вслед огонь и убил одного из наших. Он так и не пролез сквозь дыру, упал, зацепившись за доски. Машина с тремя бойцами покинула место боя.

— А где были вы, Микаэль?

— Я был тем, кто кинул гранату.

Играл кассетник. Чернели заголовки газет. Смотрело со снимка запрокинутое молодое лицо с оскалом белых зубов, в блестящей нефтяной жиже.

— Это Хамфри Жакубо, — сказал Микаэль, проведя ладонью над снимком, словно хотел закрыть убитому глаза. — Он участвовал в прошлом году в операции в Аттеридж-вилле под Преторией. Был ранен в ногу, лечился. Ему предлагали продлить лечение, но он потребовал, чтоб его включили в группу. Должно быть, больная нога его и подвела. Не успел убежать. Полиция хотела тайно похоронить его, но на кладбище собралась толпа африканцев. Пели песни, выкрикивали лозунги АНК. Хоронили его под полицейскими дулами как героя нации. Хамфри Жакубо и после смерти, лежа в гробу, продолжал бороться. И зарытый в землю продолжает бороться.

Сидели молча, слушали джаз. Пальцы Микаэля, подхватив мелодию, гибко стучали в бумажный лист, где был начертан график боя, одного из многих, превращавших Южную Африку в поле гражданской войны.

— Куда вы скрылись, когда сели в машину? — нарушил молчание Бобров, выхватывая, запоминая эту сцену погребения героя, стремясь представить другую, новую, уже волновавшую сцену: отход бойцов после боя. — Где вы укрылись? Куда-нибудь в леса? В какое-нибудь потайное убежище?

— Нам, вы знаете, Карл, приходится вести борьбу в особых условиях. У нас в стране нет обширных пустынь и безлюдных бушей. Мы действуем среди больших городов, в урбанизованной, цивилизованной среде. Мы с вами в прошлый раз говорили, какие это сулит преимущества. И какие опасности. Очень трудно, согласитесь, у всех на виду подготовить операцию скрытно. Очень трудно при таком количестве глаз замести следы. Трудно хранить оружие. Трудно его поставлять.

Бобров, не получив прямого ответа, не настаивал. Заговорил о другом:

— Вот в этой «Санди пост», — Бобров указал на газету, — я прочитал, что начинается новый период борьбы. Партизаны переносят удары на индустрию. Это верно? Чем это вызвано?

— Пожалуй, тремя причинами, — подумав, сказал Микаэль. — Во-первых, мы не хотим человеческих жертв. Мы не хотим пролития крови. А налеты на полицейские станции неизбежно оборачиваются жертвами. Второе: ЮАР, вы знаете, высокоиндустриальная страна. Множество чувствительных, уязвимых для саботажа объектов, таких, как нефтехранилища, тепловые станции, мосты и дороги, — все они являются удобной мишенью для ударов. И третье: если вывести из строя трансформаторную подстанцию, скажем, под Преторией, и лишить город электричества или, к примеру, взорвать телевизионный центр в Дурбане и погасить в округе телевизионные экраны — это увидят и услышат все, вопреки полицейским умалчиваниям. А мы в АНК хотим, чтоб нас видели, слышали, ощущали нас как грозную силу.

— Скажите, Микаэль, если я захочу снять атаку на какой-нибудь индустриальный объект, на тепловую станцию, или на мост, или на нефтехранилище, — это не будет преувеличением? Действительно, возможны такие удары?

— Я не знаю, Карл. Это вне моей компетенции. Мы здесь, в Мозамбике, не планируем операций. Мы здесь только беженцы. Мы — политики, основавшие свое бюро невдалеке от родного порога, за который нам нет хода.

И, чувствуя, что не следует быть слишком настойчивым, давая отдохнуть собеседнику, желая использовать паузу для того, чтобы обдумать услышанное, Бобров предложил:

— Хотите немного выпить?

Сидели и пили виски у отдернутой шторы. Далеко, в океане, плыли две парусные лодки. И дальше на стеклянной лазури белел неподвижно корабль.

— Карл, у меня есть для вас сообщение, — Микаэль осторожно поставил стакан.

— Слушаю вас, Микаэль.