Эмма Страуб - Здесь все взрослые [litres]

– Мы готовы. – Эллиот махнул идущей в их сторону женщине в переднике. – Мне сэндвич с индейкой, холодный чай. Все.

– Сейчас, минутку. – Женщина достала из кармана передника блокнот.

– А что за суп из томатов? – поинтересовалась Астрид. – Не тяжело для жары?

– Господи, мама, суп и суп. – Эллиот обхватил голову руками.

Официантка подняла бровь:

– Резаные помидоры, холодный. Очень вкусно.

– Тогда принесите, пожалуйста, и половину сэндвича с жареным сыром. Спасибо. – Астрид отдала меню, положила руки на стол и сплела пальцы.

– Извини, у меня легкий напряг, – признался Эллиот.

– Вижу, – кивнула Астрид. – Что такое?

– Ничего страшного. Просто на работе завал. А еще пацаны – чистые террористы. – Официантка поставила перед Эллиотом холодный чай, он кивнул.

– Они же еще совсем дети, – сказала Астрид. – Ты тоже когда-то был ребенком.

– Таким я не был. Они говорят мне, что ненавидят меня. Айдан сказал, что убьет меня во сне. А потом захохотал, как настоящий психопат. Думаю послать их в военную школу, там их безумные выходки переплавят в дисциплину. Не знаю. – Эллиот покачал головой. Убрал соломинку и поднес к губам широкий стакан, охладив кусочками льда кожу. – Они мне портят жизнь.

– Период такой, – произнесла Астрид.

– Да вот хреновый период, – отозвался Эллиот. – Ладно, что ты вдруг решила пообедать? У тебя рак? Мне нужно к чему-то готовиться?

– Эл. – Астрид покачала головой. Она положила руки на стол, словно раскрывая карты. – Хочешь поговорить о Берди?

– Нет, мама, о Берди я говорить не хочу. Дичь какая-то, сама разве не понимаешь? Это мое право так думать – дичь.

– Не такая уж и дичь. Это просто отношения, как любые другие. Между двумя взрослыми людьми. – Астрид откинулась на жесткую спинку кресла.

Эллиот сидел, красный и вспотевший, мощная шея – не то что в молодые годы – упиралась в воротник рубашки. Не сказать, что шея раздалась с возрастом, Эллиот ходит в спортзал, наращивает мышцы, без мышц и все остальное расти не будет. Однако Астрид знала: если в чем-то перебор – значит, не хватает чего-то важного. Будь у Портер такая тяга к спортзалу, как у Эллиота, относись Эллиот к жизни проще, как его брат и сестра, будь у Ники сила инерции Эллиота, будь у Портер хотя бы частично обаяние Ники – она бы вырастила одного идеального ребенка. Все они, конечно, по-своему идеальны, в смысле, у каждого свое идеальное сочетание плюсов и минусов, но сплавить бы их воедино – получится безукоризненный гуманоид. Конечно, так думать о собственных детях нечестно, а что поделаешь?

– Да, но другой взрослый – твоя парикмахерша, вот почему это дичь. Неужели не ясно, что ты всех нас ставишь в неловкое положение. Черт, да, всех нас! – Эллиот помахал официантке пустым стаканом.

– Жаль, что ты так все воспринимаешь, – сказала Астрид.

К столу подплыла официантка, прижимая широкий поднос к плечу. Изящно присев, она поставила их тарелки и взяла стакан Эллиота.

– Сейчас принесу, – пообещала она.

Эллиот и Астрид молча ждали, когда официантка уйдет. Эллиот достал из кармана телефон и большими пальцами отстучал эсэмэску.

– Решать тебе, – проговорил он. – Твоя жизнь. Только она и мою затрагивает. Странно, что ты не хочешь видеть, как это отражается на мне, на твоей семье, что о тебе думают люди.

Астрид молча смотрела в свою тарелку. Суп гаспачо никуда не годился. Она терпеть не могла, когда работники ресторанов бессовестно врут насчет их фирменных блюд, в которые на самом деле пихают все, что вот-вот испортится, а о любом блюде, которое ты думаешь выбрать, отзываются как о своем самом любимом. Суп должен быть съедобным. Вкусным. А не просто супом. Не важно. Больше она сюда не придет. В конце концов, это всего лишь еда.

– Хорошо, – сказала Астрид. – Я понимаю.

– Все идет через задницу, мама, – признался Эллиот. – На работе вертеп, дома бардак. Венди на меня бочку катит, кругом сплошной отсос.

– Дорогой мой, печально это слышать. – Астрид взяла ложку, попробовала суп.

На вкус он оказался лучше, чем с виду. Астрид смотрела, как Эллиот рвет сэндвич крепкими зубами. Он ел, будто несколько приемов пищи пропустил, так он в детстве набрасывался на еду после занятий по плаванию, когда срочно требовалось восстановить запас калорий. Ей очень хотелось поговорить с ним, по-настоящему, только от чего оттолкнуться? Вдруг – через сорок лет родительства! – ей показалось, что почва уходит из-под ног. Если ее сын так говорит о собственных детях, если совершает ошибки, сколько же ошибок, не замечая их, совершила она? Ведь ее дети такие, какие есть, благодаря тому, что в них вложила – или не вложила – она.

– Я люблю тебя, – произнесла Астрид.

Она коснулась кончика его пальца. Он убрал руку, положил ее на телефон и захлопнул его.

– Надо идти работать, мама.

Астрид провела салфеткой по уголкам рта, положила на стол чаевые. Вопрос, который она собиралась обсудить – об отношениях с Берди, – между ними раньше не возникал, и вот разговор не получился. Наверное, попытку придется повторить. Просто сегодня не самый удачный день.

Перед местом, где работал Джереми Фогельман, Портер оказалась не случайно. Ей не хотелось признавать, что роман матери ее как-то зацепил, что ее сердце екнуло, но это было именно так. Если Астрид Стрик способна снова обрести любовь, вопреки всем ожиданиям и личным недостаткам, может, счастье улыбнется и ей.

После того как они первый раз официально расстались в шестнадцать лет, Джереми уверенно двигался вперед по хорошо освещенной дорожке. На выпускном он был королем бала, в паре с Джордан Ротмен, их одноклассницей, которую Портер терпеть не могла, – ядовитая смесь из красавицы, спортсменки и наглой зазнайки. Джереми остался неподалеку от дома и уехал учиться в Нью-Палц на ветеринара, пошел по стопам отца – помогать стареющим котам, псам с опухолями, домашним черепахам и прочей живности, какая водится у людей на заднем дворе. Женился на Кристен, когда им было по двадцать три года, дети его превратились в бойких жеребцов, которые носятся взад-вперед по футбольному полю в фуфайках с надписью ФОГЕЛЬМАН на спине. Портер ходила к другому ветеринару, отчасти потому, что ближе, однако главная причина заключалась в другом: очевидный предлог, чтобы видеться с Джереми почаще. А смысл? Впрочем, сама эта уловка всегда была ей по нраву.

Ветеринарная клиника Восточного Клэпхэма когда-то сияла белизной, а теперь побурела, как грязный снег, к боковой двери вел широкий подъездной пандус, а основная сетчатая дверь хлопала с легким скрипом. Портер стояла перед зданием и думала, что неплохо бы сейчас закурить, как во времена, когда они с Джереми крутили любовь. Занятно смотреть на взрослого мужчину и видеть его тело подростка, гладкую и безволосую грудь, отдельные завитушки только пробивались наружу. Жена думает, будто знает его хорошо, знает всех его друзей, они регулярно ходят в ресторан и обсуждают свои каждодневные скучные дела, – но Портер все равно знает его лучше, чем она. В этом есть что-то материнское – так долго знать чье-то тело и видеть, как оно меняется. Нет, не материнское. Портер покачала головой. Супружеское. Его тело принадлежит ей. Может, она так думает по одной простой причине – никогда не была замужем.