Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

Согласилась выручить? Да чего бы я только не отдала, чтобы оказаться на ее месте!

Мой мозг словно онемел. Пропали слова, мысли.

Говорит один Вальтер, говорит без остановки, точно боится, что наступит молчание.

– Она как раз такая девушка, на которой с удовольствием женили бы меня родители, даже если бы все…

Гнев стремительной, упругой волной вдруг отталкивает меня от него.

– Только не думай, что для меня это так просто! – яростно кричит Вальтер, хватая меня за руки. – Мало того что мне придется бросить тебя и жениться на ком-то, кого я даже не знаю, я должен буду оставить здесь родителей! А какое будущее их ждет? Я разрываюсь на части, Хетти. Я говорил им, что не поеду, что лучше останусь здесь и разделю с ними их судьбу, какой бы она ни оказалась, но они и слышать об этом не хотят. Если бы не надежда на то, что я смогу начать новую жизнь, они бы совсем опустили руки.

Теперь слезы бегут по его щекам неудержимо. Я впервые вижу, как плачет мужчина.

Я киваю, в горле у меня стоит ком, я стискиваю в руке его руку. Мы обречены, и он, и я.

– Я люблю тебя, Хетти. И всегда буду любить. Но кажется, нам уже не быть вместе. По крайней мере, по-настоящему. Здесь.

– А я-то мечтала, что когда-нибудь где-нибудь мы все же будем вдвоем. Может, в другой стране, далеко отсюда, там, где всем все равно, кто мы, и никто о нас ничего не знает. А теперь…

– Знаю.

У меня начинает течь из носа, и Вальтер протягивает мне свой носовой платок. Я вытираю глаза, сморкаюсь и прячу платок в карман. Пусть у меня будет хоть что-нибудь его.

– Когда?

– Пока неизвестно. Британия еще не дала визу, разрешения на выезд тоже нет. Сначала нужно заплатить чертов налог, а денег у нас тоже нет, так что, сказать по правде, я даже не знаю, что из этого всего выйдет. Но если все сложится, то, может, совсем скоро, через несколько недель. Давай постараемся пока видеться чаще.

Я смотрю на него сквозь пелену слез и не понимаю, о чем он.

– Но все же изменилось! – Мне вдруг открывается вся безмерность случившегося. – Ты женишься на другой!

– Она никогда о нас не узнает.

Что-то ломается, рушится внутри. Хочется кричать, но голоса нет.

Вальтер обнимает меня:

– Я так виноват перед тобой. Если бы все могло быть иначе, поверь, я бы все исправил.

– Но разве мы можем продолжать? – Я упираюсь ладонью ему в грудь и отталкиваю его от себя. Мне хочется наорать на него. Ударить. Причинить ему такую же боль, какую он только что причинил мне. – Будет лучше, если мы прекратим все сейчас.

Я торопливо встаю и отхожу от него на несколько шагов.

– Ты и правда так думаешь?

Он подходит ко мне, хочет обнять, но я отталкиваю его снова.

– Нет, Вальтер, конечно нет. Я так не думаю. Но разве у нас есть выход? – Я сдерживаюсь из последних сил. – Мне пора! Будь счастлив в Англии! И с Анной тоже будь счастлив!

– Хетти… это нечестно!

Я ухожу.

– Так вот, значит, как? Вот ты как? – Он гонится за мной. – Хетти…

– Так будет лучше. Лучше для меня, я не могу… Пожалуйста, Вальтер. Прошу тебя, отпусти.

Чувствую спиной его взгляд. Немой. Потрясенный.

Не оборачиваясь, я выхожу из парка. Не оборачиваясь, я иду мимо университетских громад, от которых по тротуару передо мной тянутся длинные тени. Меня ждут дома, но сама мысль об этом становится вдруг невыносимой. Я иду, иду и, только оставив Вальтера далеко позади, откуда он уже не может меня увидеть, прислоняюсь к какой-то стене и рыдаю. Горький, безудержный плач исторгается из моей груди, словно мне только что объявили о моей скорой смерти. Впрочем, так оно и есть.

Ничего уже не боясь, я брожу по улицам до тех пор, пока не становится поздно. Одно дело – знать, что, возможно, когда-то Вальтеру придется жить где-то далеко от меня. Но это? Как стерпеть вот это? Вальтер вот-вот уедет в Англию, где женится на девушке по имени Анна.

Разве я смогу с этим смириться?

Что-то случилось.

Ощущение беды разлито в воздухе, когда я вхожу в дом, так что волоски у меня на руках встают дыбом. Появляется Ингрид. Ее лицо еще больше заострилось, в глазах тревога.

– О, фройляйн Герта. Наконец-то! Идите прямо в гостиную. Ваши родители ждут вас там.

Пока я снимаю туфли, она мешкает рядом. Странно, но голос у нее другой, в тоне не слышно привычного ехидства.

Я вхожу в гостиную. Папа стоит у окна, так что виден только его силуэт. Мама на диване, поворачивается ко мне. Ее лицо в слезах. Глаза красные, опухшие.

– О Хетти! – вскрикивает она и тут же накрывает ладонью рот, подавляя горький, раздирающий душу полустон-полурыдание.

– Прости, что я опять опоздала. Я не хотела тебя пугать…

– Это уже не важно. – Папа, качая головой, подходит ко мне. Его лицо бледное, словно пепел.

Мама рыдает. Неужели кто-то рассказал ей про Хильду Мюллер и ее дочку? Может, бабушка умерла? Или они узнали про Вальтера?

– Карл… – Голос у папы срывается, и он только глядит на меня больными, жалкими глазами.

– Карл?

– Несчастный случай. – В папиной руке, безвольно висящей вдоль бока, зажата телеграмма. – Он… Его больше нет.

Сквозь тонкий коричневый листок просвечивает силуэт могучего орла – символ Люфтваффе – и неровный ряд букв. Новость. Простая, безыскусная.

Строчки телеграммы плывут перед моими глазами, слова звенят в ушах, точно рой пчел.

– Не может быть, – выдыхаю я. – Мама?

Человек не может умереть девятнадцатилетним. Полным энергии и жажды жизни. Он не может умереть, когда он силен, красив, его зовут Карл и он мой брат.

Эти слова лгут. Наверняка.

Но мама рыдает, зажав руками рот, конвульсивно содрогаясь всем телом. Папа садится рядом с ней и крепко обнимает за плечи одной рукой. Мне невыносимо видеть его обвисшее лицо, потухший взгляд.

– Пожалуйста… – снова начинаю я.

– Это правда, – выдавливает сквозь слезы мама. – Карла больше нет.

– Твой брат… – начинает папа, но умолкает и только качает головой.

Я цепенею.

Не сводя с отца глаз, я опускаюсь на диван. Мне так нужно, чтобы он сказал что-нибудь. Нашел такие слова, от которых нам всем станет легче.

Когда я была маленькой, папа был самым большим и сильным человеком на свете. Он был главным, его все слушались, а мне было хорошо и спокойно рядом с ним. В моем мире папа был равен богу. И вот я вижу, как обмякло и съежилось его большое тело. Перед лицом смерти он оказался так же беспомощен, как все.

– Как это было? – спрашиваю я трясущимися, непослушными губами.

Папа снимает руку с маминых плеч и подается вперед, упираясь локтями в колени. Кажется, что у него нет больше сил держаться прямо.

– Только не Карл, – причитает мама, прижимая к глазам мокрый насквозь платок. – Только не мой мальчик. Кто угодно, только не Карл…

– Что с ним, черт возьми, случилось?! – вдруг вспыхиваю я. – Почему никто мне ничего не расскажет?