Якуб Малецкий - Дрожь

Он двигался, как брошенное в реку бревно, которое мечет из стороны в сторону ветер и водовороты. Покачивался и переставлял ноги с такой силой, будто хотел вытоптать всю траву во дворе. Хелена прижималась к нему и повторяла, как сильно ему благодарна. Танцевали четыре пары, а Милка бегала вокруг них и хлопала в ладоши. Впервые с того трагического дня она казалась счастливой. Один из соседей – тучный, но при этом удивительно подвижный пан Фронц – принес бутылку самогона, которая быстро опустела, а потом сбегал за второй, благодаря чему веселье затянулось до поздней ночи.

С тех пор Хелена устраивала подобные встречи раз в несколько недель. Во время одного из таких танцевальных вечеров Конь выбрался из овина через отверстие, вырытое в полу, и прибежал к танцевавшим, весело виляя хвостом и скаля кривые зубы. Соседи гладили его или гоняли, кто-то бросил ему палку, еще кто-то украдкой угостил куском колбасы.

Милка сидела на руках у отца, который не танцевал, и слушала рассказы о далекой стране, где на деревьях растут апельсины и деньги. Коня она заметила лишь тогда, когда он уже сжимал зубы на ее запястье. Девочка вскрикнула, прижимаясь к папе, а на его белую рубашку брызнула кровь. Бронек схватил Коня, но не успел оторвать от дочери, и тот попытался вцепиться ей в горло. Мила отпрянула, зубы чудом в нее не вонзились.

Девочка почувствовала, как кровь сходит с лица. В глазах побелело, и она упала в обморок. Ей казалось, что внутри она вся вопит.

Вопит и чувствует, как в танце ее обнимает мужчина, которого она никогда раньше не видела, затем он склоняется над ней обнаженный, она вопит, разрываемая изнутри, а какая-то женщина говорит ей, что это парень, и что весь город говорит только о ней и о нем, она вопит, а из этого ора рождается боль, ее самая верная подруга, которая никогда ее не оставит и которая сейчас раскаляет ее щеку, щеку, Бронек, ударь ее по щеке.

– Бронек, ударь ее по щеке!

Она услышала голос мамы и открыла глаза. Над ней столпились все: папа и мама, Фронцы, Пшибыляки и Турковские. Они заговорили одновременно.

– Слава Богу.

– Эмилька, с тобой все в порядке?

– Молодец девочка, только не плачь.

– Все уже хорошо.

– Бронек, этого пса надо держать в клетке.

– Ох, я бы так его отлупил.

– Да какой там, в лес его отвести и того…

– Надо перевязать рану.

– Милка, Милечка, как ты? Голова кружится?

Оказалось, что раны на руке неглубокие, а шею Конь все-таки укусить не успел. В конце концов, кровь сошла даже с платья и белой рубашки Бронека. Гости разошлись по домам, и только пан Фронц задержался еще «на минутку» с бутылкой своего самогона. Хелена выпила несколько рюмок, Бронек отказался.

Когда Милка все-таки уснула у мамы на коленях, он пошел в овин и привязал Коню к задней лапе веревку, а другой ее конец обмотал вокруг одной из балок, поддерживавших крышу. Конь лег на пол и положил морду на лапы. Бронек нанес ему пятнадцать ударов ремнем.

– Не хочу, чтобы он тут оставался, – заговорила Хелена, пока он раздевался, чтобы лечь спать. На его теле, когда-то болезненно худом, теперь был заметный слой жира, а на груди по-прежнему не было ни единого волоска.

– Знаю, – ответил он, складывая штаны и закрывая шкаф. – Я что-нибудь придумаю.

– Как ты можешь так спокойно об этом говорить? Ведь он хотел ее загрызть!

– Ну а что мне делать? – он повернулся к жене, лежавшей на кровати.

– Не знаю, но я не хочу его здесь видеть. Увези куда-нибудь или отдай Фелеку. У него нет собаки.

– Фелек точно не возьмет. Да и Коню у других будет плохо.

– А что, если в следующий раз он ее загрызет? Умоляю тебя, будь мужчиной.

Бронек юркнул под одеяло и повернулся к жене спиной. Когда она пожелала ему спокойной ночи, притворился спящим.

На следующий день он засунул свою любимую собаку в сумку и отнес в сад, сильно заросший после смерти матери. Ветки, сбитые с яблонь во время гроз, тонули в высокой траве. Тут и там белели подрастающие рощицы молодых берез. Землю испещряли темные бугорки кротовин.

Конь метался в тесном мешке, путаясь в собственных лапах и хвосте.

Бронек положил его на траву. Потом долго раскапывал землю, стараясь как можно больше устать, а в голове у него стоял тихий монотонный шум. Вдруг захотелось пить. На правой руке вскочил волдырь. Бронек посмотрел на вырытую яму, уже достаточно глубокую.

Умоляю тебя, будь мужчиной.

– Ну… – буркнул он то ли Коню, то ли самому себе, но свой голос показался ему чужим и смешным.

Он бросил мешок в яму. Набрал на лопату рыхлой земли. Высыпал. И еще раз. Мешок топорщился, изнутри доносился скулеж. Все более громкий.

Будь мужчиной.

Вздох, земля, стон, вздох, земля, стон. Мозоль на руке лопнула, а жидкость, которая еще секунду назад находилась в его теле, была его телом, была им самим, впиталась в черенок лопаты и теперь уже была лопатой.

Бронек ускорял темп.

– Ну все, родной… Еще чуть-чуть, не бойся, я здесь, с тобой. Еще чуть-чуть. Сейчас все будет хорошо. Сейчас все кончится.

Он продолжал бросать землю без остановки. Со дна слышался жалобный протяжный стон.

– Боже мой. Срань господня.

Будь мужчиной. Будь мужчиной.

И он был.

Он срубил молодую березу и три вечера подряд выстругивал во дворе высокий крест, который затем поставил в саду. На короткой перекладине глубоко вырезал буквы: К, О, Н и Ь. Возвращаясь вечером из города на велосипеде, он сначала заезжал в сад и садился на пенек, чтобы посмотреть на две эти палки. Ему казалось, что иногда Хелена поглядывает на него со страхом и изумлением. Ему не хватало этой бестолковой дворняги.

Магазин снова стал процветать, не без участия лысеющего пана Зигмунта, который без остатка отдался разрушительному чувству к худощавой продавщице. Можно было подумать, что для жизни ему достаточно лишь овощей и фруктов. Чем более нелюбезной была с ним Хелена, тем сильнее он упорствовал. Он перестал даже скрывать свои намерения от Бронека и периодически заигрывал с ней в его присутствии.

Бронек тем временем чувствовал себя значительно лучше, чем после возвращения из санатория, и хотя боли в груди по-прежнему иногда мучили, он ощущал, что здоровье постепенно приходит в норму. Он уже почти не просыпался по ночам с колотящимся сердцем, а визиты доктора Когуца стали приятной редкостью. Засыпая, он чаще всего думал о рыжеволосой женщине, с которой познакомился в Радзеюве.

Он так никогда и не рассказал о ней Хелене – как и о том, что не убил Коня.

Хелена не знала, что он прыгнул тогда в яму и разрыл землю руками, после чего разорвал мешок и освободил любимого пса. Он не признался жене, что отвез его на велосипеде в Коло, выпустил на берег Варты и уехал, когда тот погнался за голубем. А крест поставил, чтобы не было вопросов.