Джоан Дидион - Год магического мышления [litres с оптимизированной обложкой]

Знал ли он, что я пишу такое?

Он сам это редактировал.

И повел Кинтану в зоопарк, чтобы я могла спокойно переписать свой текст.

Потом отвез меня в офис “Вестерн юнион” в центре Гонолулу – отправить текст в редакцию.

В офисе “Вестерн юнион” он приписал в конце: “С уважением, Дидион”. Так следует заканчивать телеграмму, пояснил он. Зачем, спросила я. Потому что так положено, сказал он.

Вот куда меня засосала эта воронка. Одна из.

От бордюра с розочками Дороти Дрейпер в “Бет Изрэил норт” – к трехлетней Кинтане, и надо было слушать Джона.

Истинно говорю: мне не прожить и двух дней, – сказал Гавейн.

Стоит двинуться назад – и сбиваешься с пути.

В Лос-Анджелесе я сразу же поняла, что контролировать эффект воронки смогу, лишь избегая любого места, как-то связанного с Кинтаной или Джоном. Для этого требовалась изобретательность. Джон и я жили в округе Лос-Анджелес с 1964 по 1988 год. С 1988 года и до момента его смерти мы проводили тут немало времени, обычно в том самом отеле, где я остановилась и теперь – в “Беверли Уилшир”. Кинтана родилась в округе Лос-Анджелес, в больнице Святого Иоанна в Санта-Монике. Здесь она пошла в школу, сначала в Малибу, а потом в Уэстлейкскую школу для девочек (так школа называлась тогда, а через год после того, как Кинтана оттуда ушла, переименовалась в Гарвард-Уэстлейк, и туда стали принимать и мальчиков) на Холмби-Хиллс.

По непонятным мне причинам сам “Беверли Уилшир” редко провоцировал эффект воронки. Потенциально каждый закоулок здесь кишел ассоциациями, которых я старалась избегать. Когда мы жили в Малибу и приезжали на какую-нибудь встречу в город, мы брали с собой Кинтану и останавливались в “Беверли Уилшир”. После переезда в Нью-Йорк, когда нам требовалось явиться в Лос-Анджелес на съемки, мы останавливались здесь – порой на несколько дней, порой на несколько недель. Подключали компьютеры и принтеры. Назначали здесь встречи. “А что, если…” – всегда говорил кто-нибудь на такой встрече. Мы могли проработать до восьми или девяти вечера, передать готовые страницы тому режиссеру или продюсеру, с кем на тот момент сотрудничали, и отправиться ужинать в китайский ресторан на авеню Мелроуз, где не требовалось бронировать стол. Мы всегда выбирали старое здание отеля. Я знала в лицо и по имени горничных. Знала маникюрш. Знала швейцара, который держал бутылку воды наготове для Джона, когда тот возвращался после утренней прогулки. Могла вслепую отпереть дверь, открыть сейф, наладить душ – я из года в год бывала в десятках номеров, в точности похожих на тот, где жила теперь. В последний раз я останавливалась в таком номере в октябре 2003 года, одна: приезжала в рекламный тур за два месяца до смерти Джона. И все же “Беверли Уилшир” казался в ту пору, когда Кинтана лежала в университетском медцентре, единственным для меня безопасным местом, местом, где все будет как всегда, где никто не знает обстоятельств моей нынешней жизни и не заговорит о них, – местом, где я все еще остаюсь тем человеком, кем была до того, как все это произошло.

А что, если…

За пределами экстерриториальной зоны “Беверли Уилшир” я тщательно планировала маршруты и все время держалась настороже. Ни разу за пять недель я не заезжала в ту часть Брентвуда, где мы жили с 1978 по 1988 год. Когда я отправилась к дерматологу в Санта-Монику и дорожные работы вынудили меня проехать в трех кварталах от нашего дома в Брентвуде, я не глядела ни вправо, ни влево. Ни разу за пять недель я не ездила по Тихоокеанскому шоссе в Малибу. Когда Джин Мур предложила мне свой дом на Тихоокеанском шоссе в полумиле от дома, где мы жили с 1971 по 1978 год, я изобрела причины, по которым мне необходимо было оставаться в “Беверли Уилшир”. Чтобы не ездить в медцентр по бульвару Сансет. Чтобы не проезжать перекресток с Беверли-Глен, где шесть лет подряд я сворачивала по дороге в Уэстлейкскую школу для девочек. Чтобы избежать любых перекрестков, которые не могла предвидеть и контролировать. Я не переключала радио в автомобиле на радиостанции, которые обычно слушала, не искала KRLA, канал, рекомендовавший себя “душой и сердцем рок-н-ролла” – еще в начале 1990-х здесь крутили главные хиты 1962 года. Я не тыкала и в кнопку христианского канала общения со слушателями, на который прежде переключалась, если хиты 1962 года оказывались не созвучны мне.

Вместо них я слушала NPR, усыпляющую передачу в начале дня под названием “Разнообразное утро”. Каждое утро в “Беверли Уилшир” я заказывала один и тот же завтрак, уэвос ранчерос [44] Глазунья, приправленная жареными помидорами и перцем, подается на тортилье. из одного яйца. Каждое утро, покидая “Беверли Уилшир”, я выбирала один и тот же путь до университетского медцентра: прямо, затем направо до “Глендона”, слева на Уэствуд, направо по Ле-Конте и налево до “Тивертона”. Каждое утро я видела одни и те же баннеры, трепыхавшиеся на фонарях вдоль бульвара Уитшир: “Медицинский центр УК – № 1 на Западе, № 3 в стране”. Каждое утро я задумывалась, кто проводил рейтинг. И так ни разу и не спросила. Каждое утро я совала карточку в турникет, и каждое утро, если мне удавалось вставить ее правильно, женский голос произносил: “Добро пожаловать в Эм-ЦэУ-Ка”. Каждое утро, если удавалось точно рассчитать время, я занимала место на парковке на четвертом уровне, у стены. Ближе к вечеру я возвращалась в “Беверли Уилшир”, читала сообщения, на некоторые отвечала. Со второй недели Джерри улетал в Нью-Йорк, чтобы хоть на несколько дней появиться на работе, и когда он находился в Нью-Йорке, я звонила ему и сообщала новости – или сообщала об отсутствии новостей. Потом я ложилась отдохнуть, смотрела местные известия. Двадцать минут стояла под душем и отправлялась на ужин.

Я ужинала в городе каждый вечер, пока жила в Лос-Анджелесе. В гостях у брата и его жены, когда они появлялись в городе. Бывала в доме Конни Уолд [45] Конни Уолд (1916–2012) – киноактриса. в Беверли-Хиллс. Там цвели розы и настурции и в больших каминах горел огонь – как всегда, во все годы, что я бывала там с Джоном и Кинтаной. Теперь там жила Сьюзен Трейлор. И в дом Сьюзен на Голливудских холмах я тоже ездила. Я знала Сьюзен с тех пор, как ей было три года, а ее мужа Джесса с тех пор, как он, Сьюзен и Кинтана учились в четвертом классе школы Пойнт-Дюм, и теперь они присматривали за мной. Я ходила в разные рестораны с разными друзьями. Я часто ужинала с Эрлом Макгратом: по природной своей доброте он каждое утро спрашивал меня о планах на вечер, и если ответ казался сколько-то расплывчатым, организовывал необременительную встречу вдвоем, втроем или вчетвером в “Орсо”, у “Мортона” или у него дома на бульваре Робертсона.