Алексей Винокуров - Темные вершины [litres]

Хорхе Борисович усмехнулся, довольный произведенным эффектом, потом продолжал:

– Вы, конечно, слышали про спортсменов-экстремалов…

– Статья двести восемьдесят два уголовного кодекса? – с невинным видом уточнил Буш, его стала раздражать снисходительность Хабанеры.

Хорхе Борисович лениво кивнул, показывая, что шутка зачтена.

– Хорошая идея, избыток спортивности, на мой взгляд, разрушает общество. Пора бы уже прижать к ногтю этих адреналиновых наркоманов.

– Надеюсь, Мышастый не из их числа? – осведомился Буш.

– Все шутите, – покачал головой Хабанера. – Впрочем, ничего, вам можно… Нет, Мышастый, к счастью, других взглядов на жизнь. Лазать по горам, нырять в океанские впадины, прыгать из самолета с грязным носовым платком за плечами – это для дураков. Однако на тех вершинах, где пребывает Мышастый, жизнь, как бы это помягче выразиться, становится пресной. И каждый ищет свои развлечения, свой риск, свой экстремальный спорт.

– Значит, его спорт – спать с прокаженной? Так он себе нервы щекочет?

– Сказано немножко в лоб, но, в общем, да, примерно так дело и обстоит. Вы же видели Хелечку, можете вообразить, каково это. Спишь с живым человеком, а как будто с царицей мертвых. О, это по-настоящему возбуждает, не каждому так везет, скажу я вам. – Он оглянулся по сторонам и еще понизил голос, до шепота почти. – К тому же ходят слухи, что в постели она крайне искусна. Но имейте в виду, я вам этого не говорил, до этого вы сами дошли, своим умом.

Буш молчал несколько секунд, потом, наконец, выдавил с отвращением:

– Ужасно это все…

– Ай, бросьте, вы же доктор. – Вид у Хабанеры был беспечный. – Ну подумайте, такие, как мы с Мышастым, всю жизнь свою тратят на служение отчизне, нервы на пределе, надо же как-то развлечься. А традиционные способы того эффекта уже не приносят, увы, нет.

– Но она хотя бы лечится? Дапсон, клофазимин – все это возможно сейчас.

Хабанера удивился наивности Буша.

– О чем вы, какое лечение? Ну, предположим, вылечили ее. Кому она будет нужна, куда пойдет? Доить коров, укладывать шпалы, торговать на рынке помидорами? Нет-нет, Хелечка нежное создание, обычной жизнью она жить не сможет. Да вы не волнуйтесь, уверяю вас, она счастлива. Ее любят, ее носят на руках, ей ни в чем нет отказа… Кстати, вы ее заинтересовали.

– Я? – с ужасом спросил Буш.

– Конечно, вы, – Хабанера усмехнулся, скабрезная улыбка гуляла на его губах. – Голову даю на отсечение, что мы ее еще увидим сегодня, знакомство ваше еще только начинается.

Он замолчал, потому что Хелечка и в самом деле возвращалась.

Она молча шагнула в их ложу и молча села рядом с Хабанерой. На лице у царицы мертвых застыло брезгливое выражение, как будто прокаженными были они, а не она. Хорхе Борисович представил ей Буша, та лениво протянула руку для поцелуя, однако доктор не смог себя пересилить и лишь слегка пожал влажные вялые пальцы.

Тут кто-то из нижней ложи помахал Хабанере, и тот, извинившись, стал спускаться по лестнице вниз.

Они остались вдвоем с царицей мертвых. Буш боялся смотреть ей в лицо, опустил глаза. Прямо на него глядело из разреза красного платья тонкое колено, плавно переходящее в стройное бедро. Буш заметался, открыл меню, но там вместо блюд стояли какие-то иероглифы, отдаленно напоминавшие древнеегипетские. Буш с минуту тупо пялился на них, потом беспомощно захлопнул меню.

– Новенький? – лениво спросила Хелечка, не глядя на него.

– Да, – выдавил он. – Только вчера в Москву приехал…

С минуту они молчали. Хелечка, прищурясь, наблюдала за людьми в соседних ложах: те коротко пересмеивались и что-то отпивали из одинаковых коричневых пузырьков, которые разносили официанты.

– Как же я их всех ненавижу, – процедила Хелечка, – тупые, жестокие, жизнерадостные скоты! Все, все на продажу. Даже жизнь и смерть – всего лишь повод для развлечения. Перегрызла бы горло каждому по отдельности, а потом бы умерла на их трупах совершенно счастливая.

Буш не знал, что ответить, только сжимал левый кулак, который пронизывала невесть откуда взявшаяся дрожь. Она взглянула прямо на него, в упор, видна стала левая, изъязвленная часть лица.

– Ну а вы? Зачем вы приехали? Зачем не умерли, как все? Почему предпочли сойти в ад живьем? Наверное, деньги… Или нет, не деньги. Может быть, зависть… месть, разочарование в жизни – что?

Он молчал. Она смотрела на него – пронзительно, не отводя глаз, в полутьме они горели диким белым огнем.

Такая женщина должна быть страшным врагом, думал он. Но почему ее не боится Мышастый? Не потому, что любит, конечно. Наверное, потому, что очень силен. Это его все боятся. И даже она.

– Это случайно вышло, – наконец выдавил Буш. – Само собой, я не хотел.

Она только отмахнулась.

– Само собой ничего не бывает. Случайно можно пирожком отравиться или в космос полететь, это все можно случайно. Но если вы попали сюда, да еще вместе с Хабанерой, это все не может быть случайно.

Он пожал плечами, да и что он мог ответить? В последнее время его не оставляло ощущение судьбы, точнее, фатума, рока, который творится над ним чьей-то могущественной волей – не Бога, не дьявола, но какой-то третьей силы. Да есть ли она на самом деле, эта третья сила, или просто когда-то придумали ее, потом забыли, а теперь вот снова вспомнили, от страха и безысходности, от несбывшихся надежд…

– Будете что-нибудь? – Она кивнула на меню.

– Я… да… – Он смешался, не знал, что сказать. – Тут непонятно.

Хелечка улыбнулась язвительно, щелкнула пальцами. Снова явился юноша в хитоне, она ткнула пальцем в меню, сказала что-то негромко, он поклонился, исчез и тут же вернулся с подносом в руках. На подносе стоял маленький графинчик с чем-то темным, коричневым, булькающим, источающим аромат сладковатый и терпкий.

– Это сома, напиток богов, – сказала она на его вопросительный взгляд. – Попробуйте.

– А вы?

Она усмехнулась.

– Пейте.

Буш поднес графинчик к носу, голова у него закружилась, его повело, и он как-то пропустил момент, когда все содержимое оказалось у него во рту. Он пытался распробовать вкус, но вкуса никакого не было, только маслянистая ускользающая влага на языке – то ли пил, то ли почудилось.

Буш вопросительно поднял глаза на Хелечку, та смотрела на него дерзко и вызывающе.

– Что такое? – спросил он заплетающимся языком.

– Ничего, – отвечала она, пожав плечами.

А сома между тем уже начала действовать…

Буш ощутил, как его стало вытягивать вверх и закручивать по спирали вокруг своей оси. Чувство было небывалое, но сосредоточиться на нем не вышло: невесть откуда, прямо из тишины задрожала музыка. То нарастая, то затихая, она не просто звучала, но разбрызгалась в воздухе, висела, как водяная пыль, как радуга, вздрагивала, вибрировала, мерцала. Спустя мгновение Буш понял, что музыка и была радугой, именно ее он видел над столами. Просто уши его разума были закрыты до поры до времени, он видел, но не слышал. Теперь же все его органы заработали в полную силу: он не только слышал и видел музыку, он ее осязал, он вдыхал ее, пробовал на вкус и даже исчислял, как математическую формулу. Музыка смешалась с ним, вздрагивала и колотилась в теле, каждая клетка была охвачена музыкой, опоясана ей, отравлена, взята в плен, билась и стонала в унисон с ней.