Алексей Винокуров - Темные вершины [litres]

– Кино? Какое еще кино? – удивился Буш.

– Неважно какое – которое показывают, – терпеливо объяснял Мышастый. – Сейчас всюду галдят об избранности обывателя. Вот он спит, простой филистер, вот ест, гадит, ходит на фитнес и на службу, а в один прекрасный миг вдруг оказывается избранным. Почему, спросите? Да нипочему. Просто надо заморочить ему башку, чтобы вопросов не задавал, чтобы делал, что говорят, и верил, что тоже окажется избранным. Хотя по природе своей он всего-навсего – бессмысленный червь.

При этих словах Буш поморщился.

– Отличную вы нам аттестацию дали, нечего сказать.

– Кому это – нам?

– Да нам, человечеству. Черви, филистеры, засранцы…

Триумвир изумился: при чем тут человечество? Он, Мышастый, вовсе даже и не про человечество, он – про обывателей, про большинство, не к ночи будь помянуто, одним словом, про прямоходящих. А настоящее человечество, как известно, составляет меньшинство и из меньшинства же состоит. И уж подавно тут ни при чем высочайший, у него совсем другая история – большая, эпическая, респектабельная. Хотите вы верьте, а хотите нет, но он, Буш Максим Максимович который, – на самом деле носитель миссии и на самом деле избранный. А вот почему так случилось, они пока не скажут, просто не имеют ни морального, ни физического права…

Но если все-таки приоткрыть завесу, под его, Мышастого, ответственность, то он, Максим Максимович, в базилевсы был избран не случайно, а по правилам древней и тайной науки, вроде той, когда избирают далай-ламу. Наука эта осечек не дает, в отличие от разных там физик и химий, которые, что ни век, меняются на сто восемьдесят градусов поперек себя. Вывод из всего этого очень простой: Буш должен поверить им на слово и делать что скажут. Тем более что ничего плохого говорить ему не будут, уж он, Мышастый, лично за этим проследит.

Буш минуту молчал, думал, снова молчал и снова думал. Потом наконец заговорил.

– Все это очень странно, хотя и соблазнительно, – сказал он негромко. – Очень соблазнительно, очень… И я, конечно… Словом, я не уверен, что мне все это нравится. И я… да, именно так, я бы хотел отказаться от столь высокой чести.

Фигуры триумвиров замерцали и потухли. На лицо Мышастого упала болезненная тень, дернулся кончик рта. Повисла пауза – долгая, тяжкая, невыносимая почти. И вот, когда Буш уже решил, что так они все и будут сидеть до скончания века четырьмя каменными изваяниями, Мышастый вдруг сунул руку в карман и вытащил спичечный коробок с угрюмой физиономией пионера-героя Вали Котика на кровавом коммунистическом фоне. Триумвир пощелкал по нарисованному герою пальцем, прислонил к уху, послушал. Буш глядел на это с возрастающим изумлением.

– Что там у вас такое?

– Друг ваш, – охотно отвечал Мышастый. – Мой первый друг, мой друг бесценный – помните, конечно?

Он протянул коробок к Бушу и открыл его кратким щелчком. Если бы Буш мог попятиться на своем кресле, он бы сделал это, не сомневайтесь. Но кресло не было рассчитано на езду, даже самую недалекую, и он просто вжался в его спинку. Из коробка глядел на него давешний таракан, с которым они делили камеру в тюрьме, Буш опознал его по мрачному выражению лица.

– Что это значит? – спросил он, не отводя глаз от таракана.

Таракан промолчал, за него ответил Мышастый – в голосе его звенело злорадство.

– Это значит, любезный Максим Максимович, что полковник Сергухин ждет вас на выходе из дворца. Он честный служака, зачем мешать ему выполнять свой долг? А таракан вам пригодится в тюрьме как давний товарищ ваших игр и развлечений.

Буш затравленно посмотрел на Мышастого: это он серьезно или нет? – но тут, на счастье, встрял Хабанера.

– Секунду, – сказал он Мышастому, – одну секунду. Я немного знаю Максим Максимыча. Его ни в коем случае нельзя шантажировать, не тот он человек. С Максим Максимычем надо вежливо, доверительно и честно.

И продолжал, вежливо, доверительно и честно глядя прямо в глаза Бушу. Из его слов выходило, что они, триумвиры, зовут потентата вовсе не на торжество и не на воскресный пикник. Они зовут его ни много ни мало на жертву, и не надо скептически улыбаться, дорогой доктор, сейчас вам будет не до улыбок… Народ наш, великий и многострадальный, отравлен правлениями предыдущих базилевсов, опрокинут, приведен в растительное почти состояние. А Буш, да прославится он в веках в качестве потентата, придет к этому народу как лекарство, растворится в нем в тысячных, миллионных разведениях, растворится и исцелит его – вот таков будет смысл его правления, если говорить совсем коротко, а на долгие разговоры, признаться, нет уже у них времени…

Буш слушал Хабанеру, слушал и глядел на него с изумлением: да они ему голову морочат, наверное, или как прикажете это понимать?

Хабанера еще не закончил, еще тянул последние звуки и многоточия, а уж в дело вмешался Чубакка Рыжий в своем полосатом прохиндейском пиджаке.

– Опять не туда, – сказал он, – вижу. Давайте вот что, давайте иначе посмотрим на проблему. Прямо посмотрим, откровенно. Для чего, августейший, люди становятся правителями? Кто для чего, скажете, это уж само собой. Один, к примеру, хочет страну спасти, другой – бери шире, все человечество. Но ни страну, ни человечество спасти нельзя – на этом весьма серьезные бобры зубы пообломали, не нам, грешникам, чета. Но значит ли это, что все пропало и совсем невозможно ничего поделать? Нет, не значит, бороться надо до последнего, если уж не до победного конца. К слову сказать, высочайший, роль личности в истории никто не отменял…

Чубакка был убедителен, как может быть убедителен только по-настоящему рыжий человек. Он говорил о власти, о силе, о пьянящем ощущении всемогущества, которое даст ему должность базилевса. Нет, возражать не нужно, все прекрасно понимают, что Буш – интеллигентный человек и его не волнует вся эта суета сует и томление духа. Однако не так ли, даже не попробовав вина, отказываются от него любители здорового образа жизни, а скопцы – уж простите за откровенность – отказываются от женщин? Но давайте спросим себя: разве он, Буш, – скопец? Разве он не в силах оценить вкус хорошего вина и красивую женщину? И давайте учитывать, что женщин и вина может быть много, а ответственности – никакой. У базилевса, и это установлено наукой, не бывает похмелья, а вчерашняя женщина не придет к нему с претензиями, а даже если и придет ее… гм… вежливо отправят назад к… ну сами решайте, куда именно. И это только самое простое, явное, то, что лежит на поверхности. А сколько есть удовольствий помимо этого, знает ли об этом наследник? Нет, не знает. И не может знать, пока не попробует. Но, впрочем, как уже говорилось, он ведь интеллигентный человек, ему все это неинтересно. Что такое неограниченная власть с интеллигентской точки зрения? Всего лишь неограниченный соблазн. А если посмотреть на дело непредвзято, если посмотреть шире? Неограниченная власть в первую очередь – неограниченные возможности. Это шанс творить добро, высочайший, творить добро и остаться не только в истории – в ней все остается, всякая шелупонь, – но и в памяти благодарных потомков. Это прямая возможность наградить всех друзей и покарать наконец-то всех врагов, а у кого их нет, скажите, у кого их нет? Однако, кажется, у вас вспыхнули глаза, о базилевс…