Сергей Волков - Ильич

— Спасибо, — сказал Лёнька. — А формуляры я прямо сейчас разберу, вы не сомневайтесь.

— Я и не сомневаюсь, — на этот раз без улыбки кивнула Анна Петровна. — И цветы в читальном зале полейте.

Старушка, покачивая седой головой, удалилась. Серый ещё раз посмотрел на газетный снимок. «Двадцать четыре метра! — пронеслось у него в голове. — Сто двадцать тонн… Это же… это…»

Он задохнулся от внезапно раскрывшихся перед ним перспектив и вскочил, опрокинув стул.

— Ты чего, Сергушов? — удивилась Лёнька. — Приспичило? Туалет вон там…

— Я это… случайно. Все, пока, мне пора! — и Серый, сразу же забыв про стул, бросился к дверям, не ответив на Лёнькино запоздалое:

— В семь в «Шахерезаде», помнишь?

В почтовом ящике через дырки что-то белело. Серый присмотрелся и понял, что это конверт. Он просунул пальцы сквозь щель, ухватил конверт за краешек и вытянул наружу. В глаза прыгнули буквы адреса — мамин почерк, вытянутый, с правильным наклоном. Серый улыбнулся, быстро надорвал конверт по краю, достал сложенный вдвое лист, и прислонившись к стене возле подъездного окна, начал читать:

«Здравствуй, дорогой сыночка Сергуша!

Как ты там поживаешь? Что с работой? Ты писал в августе, что собираешься поехать на Севера́ вахтовиком. Говорят, это очень опасно, многих грабят и даже убивают, когда они едут с деньгами домой. У нашей соседки Галины двоюродного брата так ограбили и из поезда выкинули, здесь уже, под Ростовом. Два месяца в больнице лежал. Так что подумай, здоровье важнее. Хотя деньги они зарабатывают очень большие, почти как коммерсанты.

Мы живём хорошо, с папой ладим теперь. Он все также работает на своём комбинате, но им уже семь месяцев не платят зарплату. Я устроилась в коммерческую фирму менеджером (представляешь!?) по оффису (всегда думала, что это западное слово нужно писать с одной «ф», но наш начальник говорит, что с двумя).

Работа сутки через трое, платят немного, но на еду нам с отцом хватает да плюс ещё его огород выручает, в этом году тыквы сажали, кабачки, баклажаны, помидоры, перцы. Все созрело, я три дня закатывала.

Когда отец получит хотя бы половину зарплаты, мы вышлем деньги на билет, ты сможешь к нам приехать, и мы наконец-то заживём одной дружной семьёй. Этот человек тебя не обижает? Если что — сразу вызывай милицию. Я дура была (прости меня, сыночка!!!), что связалась с ним. Ну да теперь уже ничего не изменишь. Правду говорят: все познаётся в сравнении. Твой отец — очень хороший человек и от добра добра не ищут, я только теперь это поняла. Ты уже взрослый, надеюсь, поймёшь меня и не осудишь сильно за прошлое.

У тебя есть что одеть на зиму? Если нет, напиши, мы пришлём тебе старое отцово пальто. Оно не модное, но тёплое — настоящий драп на ватине. Вы ростом одинаковые, оно тебе подойдёт.

Ну, всё, сыночка, целую тебя крепко-крепко, привет от папы. Пиши нам, не забывай.

Мама».

Серый дочитал письмо, убрал в конверт, и только после этого усмехнулся — как будто до этого мать могла увидеть эту его уверенную, даже презрительную усмешку.

«На Севера́, — подумал он. — Какие нахрен Севера́, туда же за свой счёт ехать надо, а билет двадцать шесть тысяч стоит».

Серый и вправду писал матери, ещё летом, что его одноклассник Виталик Галимзянов вместе с братом начал ездить вахтовиком куда-то не то в Сургут, не то в Мегион, и что он хочет поговорить с Виталиком — деньги-то нужны, а там, на Севера́х, хорошо платят.

Виталик, правда, рассказывал, что в первую «залётку», как это называли вахтовики, они летели на старом Як-40 и сели на дозаправку в Свердловске, ставшем с прошлого года Екатеринбургом, поперёк полосы, выкатившись в поле. Едва не обосравшиеся от страха вахтовики купили два ящика спирта и в аэропорту Нижневартовска их просто выносили из заблёванного самолёта и складировали на мокром бетоне взлётно-посадочной полосы.

Дальше был месяц тяжёлой работы, болота, ночёвки в холодных балках, пьянки и мордобой. «Как в армейке», — пояснил Виталик.

За месяц на Северах одного вахтовика, взрослого мужика из Альметьевска, насмерть задавил на трассе «Урал», другой сломал ногу, когда прыгал с крыши с раскладушкой — типа дельтаплан — и стал инвалидом. Самому Виталику выбили зуб.

Но все эти неурядицы с лихвой окупили в конце месяца, когда вахтовикам выплатили заработанные деньги, много денег.

— Повезло, что нас отсюда толпа была — мы кучей ехали, никто не подлез, — рассказывал Виталик. — Самолётом до Перми, а оттуда поездом. В поезде не бухали вообще, так, пиво взяли три ящика, и всё. Ночью по двое в тамбурах дежурили, чтобы рэкетиры не напали. А пацанов с Уфы обули в Нефтекамске, они почти до дома добрались. В ресторан зашли пообедать, а к ним две шмары подсели. Заказали коньяк «Наполеон», а они туда клофелин подлили. И всё, даже трусов не оставили. Только носки.

У Серого от историй Виталика сводило скулы, точно он съел пригоршню черёмухи, но в то же время очень хотелось попробовать себя в такой вот жизни, жизни настоящих мужиков, которые ночью несут дозор от рэкетиров в прокуренном тамбуре, которые обедают с коньяком и шмарами, просыпаются в одних носках, но не унывают, потому что знают — у них есть денежная работа и верные друзья, прыгающие с крыши с раскладушкой вместо дельтаплана.

«Уже зовёт меня в полет мой дельтаплан, мой дельтаплан, мой дельтаплан…»

Но теперь все изменилось. Теперь — никаких Северов, клофелина и «плацкартных дозоров». Никаких старых драповых пальто. Серый продаст бронзу, купит куртку-пилот и машину. А там можно и предложение Клюкве делать.

И ехать ни в какой Краснодарский край не нужно.

На мгновение зажмурившись, Серый представил, как он протягивает Клюкве кольцо: «Ты выйдешь за меня?», а за его спиной поблёскивает полировкой новенькая «девяносто девятая» цвета «мокрый асфальт».

И клюквинская маман слова не скажет. Потому что у Серого все серьёзно, всё навсегда и на самом деле, а Флинтов Сынуля на Клюкве никогда не женится. Так, поматросит и бросит. Это все понимают, даже сама Клюква — по крайней мере, Серому хотелось бы в это верить. Только Татьяна Дмитриевна не понимает. Но ничего, увидит Серого с золотым кольцом и на «девяносто девятой» — поймёт.

Но чтобы все это случилось, для начала надо сходить сегодня в «Шахерезаду». Объясниться, цепочку подарить. Это будет начало новой жизни, ННЖ, как говорили в школе.

— Чё, примерз, боец? — голос Афганца гулко раскатился по подъезду и выдернул Серого из мира грёз, как рыбак выдёргивает рыбу из воды.

Серый обернулся, сунул письмо за пазуху.

— А, это ты… Куда намылился?

Афганец и впрямь куда-то направился и ради этого даже приоделся, что с ним случалось довольно редко. Краснорожую голову украшала серая кепка, из-под куртки с прожжённым сигаретой рукавом виднелся пиджак, на лацкане которого тускло блеснула «афганская» медаль. Эту медаль «За боевые заслуги», или «ЗБЗ», как говорил сам Афганец, он пропивал уже раз пять, но каждый раз она каким-то непостижимым путём к нему возвращалась, словно волшебный «неразменный рубль».