Сергей Волков - Ильич

«Ого, — подумал Серый. — И медаль в ход пошла…»

— Ты что, жениться собираешься? — задал он второй вопрос.

Афганец с шумом и клокотанием втянул воздух, захрипел, смачно выхаркнул на стену плевок, оскалился в улыбке и Серый понял, что он уже «накатил».

— Жениться-муиться… В горисполком надо, понял, боец?

— На фига? — удивился Серый.

— Да там… — Афганец внезапно замялся. — Короче эта… Надо, понял? Приватизация. Гримасы мира чистогана. Всё, боец, вольно, разойдись.

И дохнув на Серого сложным букетом из вчерашнего перегара, сегодняшней водки, лука и «сайры в масле», Афганец на деревянных ногах простучал ботинками вниз по лестнице, оставив его в полном недоумении.

Модное словечко «приватизация» насторожило Серого. Приватизацией занимались серьёзные люди, которые ездили в дорогих машинах и выступали по телевизору. О них писали в газетах, их фамилии были на слуху. Самым главным приватизатором в стране был Чубайс. Серый никогда не видел его, но слышал много — Чубайс в молодости торговал тюльпанами на улице, был секретарём горкома комсомола, прикрыл собой Ельцина, когда в того стреляли коммунисты, придумал ваучеры, а ещё он эффективный менеджер и рыжий, и теперь всех рыжих котов в Средневолжске зовут Чубайсами.

Люди старшего поколения Чубайса ненавидели, молодёжи было пофиг, а «коммерсы» говорили о нем с придыханием: «О-очень умный мужик».

Но с Чубайсом все ясно, а вот как Афганец связан с этой самой «приватизацией», что он собрался приватизировать? И главное — за все же надо платить, об этом каждый день из телика говорят. Типа «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке», «капитализм — это товарно-денежные отношения, при капитализме никогда не делят поровну», и даже «невидимая рука рынка все расставит по местам». Откуда у Афганца деньги на приватизацию чего бы то ни было?

Ответы на все вопросы нашлись сами собой — через пару часов. За это время Серый, не зная, куда себя деть от ожидания, погладил рубашку и брюки, вымыл полы во всей квартире, сварил картошки, починил кран в ванной, вынес на мусорку сломанный шкафчик с балкона, засыпал порошком «Лотос» и замочил в тазике скопившиеся вещи, раз пять попил чай. Время тянулось, словно резиновое, и как его не убивай, день никак не хотел заканчиваться.

Но — закончился. Стемнело быстро. Было пасмурно и ветрено. Серый то и дело поглядывал на часы. До обозначенного Лёнькой времени девичника оставалось около часа — как раз, чтобы вымыть голову и побриться.

Но стоило Серому вскипятить чайник — горячей воды во всем районе не было уже неделю, она странным образом закончилась параллельно с очередным скачком курса доллара — и направиться в ванную, как за входной дверью послышались голоса, топот ног, потом что-то тяжело упало, и контрабасом завибрировали подъездные перила. В панельной пятиэтажке Серого и Афганца эта вибрация ощущалась во всем доме.

Недобро усмехнувшись от дурного предчувствия, Серый поставил горячий чайник на табуретку и двинулся в прихожую. Дверь уже сотрясалась под ударами. Серый открыл и сразу же отпрянул в сторону — в прихожую ввались двое смутно знакомых мужиков, на их плечах висел Афганец. Естественно, никакой.

То есть совсем: бухой в дым.

Доставившие его собутыльники оказались на поверку абсолютно трезвыми и солидными дядьками.

— Твой? — хмуро спросил один у Серого.

— Забирай, — не дождавшись ответа, добавил второй.

Серый подхватил Афганца, поволок в комнату, спросил через плечо:

— Где это он так? Рано же ещё. Полшестого.

— Дурное дело не хитрое, — буркнул один из мужиков, и они ушли.

Уложив Афганца на продавленный диван, Серый вспомнил, где он видел доставивших его мужиков — в совете по делам воинов-интернационалистов, в народе называемом просто «Совет афганцев».

Это было, в общем-то, странно — Афганец коллег по «той войне» особо не жаловал, а будучи пьяным, так и просто посылал «на три советские буквы». А поскольку пьяным он был практически всегда, то и посылал всегда, и материальную помощь Афганцу в «Совет» ходил забирать Серый. Челло называл все это «высокими отношениями».

Вспомнив о чайнике и бритье, Серый двинулся к ванне, и тут за его спиной раздался неожиданно внятный, членораздельный голос Афганца:

— Все, боец! Амба.

— Чё такое? — не понял Серый, обернувшись.

Афганец сидел на диване, уже в тапочках, и по его помятому лицу гуляла пьяная улыбка.

— Хер тебе, а не небо в алмазах, — Афганец говорил внятно, чётко, а вымытые спиртном глаза смотрели на удивление ясно. — Банан на ухо, понял?

— Не понял, — Серый вернулся в комнату, сел на скрипнувший стул у стола. — Поясни.

— А-атставить! — дурашливо закричал Афганец. — Как стоишь перед начальством?!

— Пошёл ты, — скривился Серый. Он наизусть знал весь набор шуток и высказываний Афганца. «Пивнабор», как он называл это про себя. — При чем тут алмазы?

— Ы-ы-ы-ы… — Афганец показал Серому язык, как маленький. — Дурилка ты картонная… Пожрать есть чё?

Серый вздохнул. Когда Афганец в таком состоянии заводил разговор о еде, это означало только одно — будет вторая серия.

— Еда на кухне, — нехотя ответил Серый. — Так чё ты там про алмазы говорил?

— А то, — Афганец по-птичьи вскинул голову, посмотрел на Серого боком, одним глазом. — Участок должен быть оформлен. Частная собственность теперь будет, понял? Моя! Капитализм! И всё, гуляй, Василий, ссы в штаны.

— Так мой же участок. Ну, материн, — возразил Серый.

Афганец поднялся, постоял на нетвёрдых ногах, сделал пару шагов и ухватился за дверной косяк.

— Это при совке был материн, — сказал он. — А теперь… приватизация! Фабрика обанкротилась, понял? Собственность теперь муници… муни… ципиальная. Я — воин-интерна… интернациа… циалист! У меня льготы. Понял? Кругом! Шагом арш!

И шаркая тапками, Афганец, побрёл на кухню.

Серый остался стоять, как прибитый. Ему никогда до этого момента не приходило в голову, что садовый участок, на котором крутился весь похоронный бизнес Афганца, сейчас никому не принадлежит. Мать получила его от работы, но давно уволилась, а фабрика действительно была объявлена банкротом, её имущество пошло на торги. Какие-то ушлые люди из Самары подсуетились, сляпали то ли акционерное общество, то ли фирму, и завладели пустующими корпусами — об этом летом писали в газете. Кроме того, были ещё какие-то «залоговые аукционы», в общем, мутная муть.

В городе ходили разговоры — Серый слышал краем уха, но как-то не придал им значения — что участки садовых товариществ передали мэрии и теперь их может выкупить и оформить на себя «в вечную собственность» любой желающий.

То есть — приватизировать.

Афганец гремел на кухне посудой, а в голове у Серого все никак не складывался невесёлый пасьянс. Зачем Афганец ходил в «Совет афганцев», куда его обычно калачом не заманишь? И почему вообще завёл разговор о приватизации? Он-то, Афганец, какое отношение имеет к участку? Про памятник в яме он тогда не догадался. Или догадался?