Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Ты не говорил об этом, — встревожилась Софья. — У вас были контакты?

— Как началась эпидемия — нет. Только по телефону и Интернету.

— Ну, пока по телефону и Интернету зараза к счастью не передается, — с переднего сиденья подал голос Михаил Ратманов. — Но все равно, чем раньше мы приедем к себе, тем будем спокойней. Говорят, этот вирус может долго жить на разных поверхностях. Это правда, Софья?

— Правда, — подтвердила она.

— Знаешь, что меня беспокоит, — повернулся к жене Ратманов, — к нам же приедут и отец и братья. А вдруг кто-то уже инфицирован. И тогда мы все заразимся. Когда я давал согласие на их появление, я даже не подумал об этом.

— Давайте позвоним им и отменим приглашение, — встревоженно проговорил Виталий.

— Это неудобно, — возразила Софья Георгиевна. — Что они о нас подумают.

— Какая разница, мама! — воскликнул Виталий. — Пусть думают, что хотят.

— В самом деле, мы слишком рискуем, — присоединился к сыну отец.

— Не беспокойтесь, мы их проверим на наличие кингвируса, — сказала София Георгиевна.

— Каким же образом? — поинтересовался Ратманов.

— Перед тем, как уйти в отпуск, в больницу завезли партию самых современных израильских тестов. Они определяют наличие вирусов буквально за несколько минут. Главврач позволил мне взять небольшое их число. Мы проверим наших гостей.

— А тесты надежные? — снова подал голос Виталий.

— Считается, что надежней этих тестов пока в мире не придуманы.

— И все же, сколько мы будем стоять в этих проклятых пробках! — в очередной раз нетерпеливо воскликнул Виталий.

Словно в ответ на его восклицание, машина, наконец, сползла с главного шоссе и покатила по боковой дороге. Трафик на ней был намного менее плотным, и автомобиль стал быстро набирать ход.

Ехать было совсем недалеко, не более десяти километров. И вскоре машина вкатилась в небольшой поселок, примыкающий к дачному кооперативу. Народу на улице почти не было, хотя еще совсем недавно тут было достаточно оживленно. По пустынной дороге автомобиль помчался с максимально разрешенной скоростью.

— Геннадий, прошу вас, остановитесь! — внезапно воскликнула Софья Георгиевна.

— Что такое? — недовольно произнес ее муж.

— Мы проехали церковь, хочу буквально на несколько минут заглянуть в нее.

Просьба жены Ратманову не понравилась, но и возражать он не стал. Когда они поженились, то ни о каком Боге не думали, а если встречалась по дороге церковь, то просто обходили ее стороной. Но буквально год назад с женой случился странный и непонятный перелом, в ней вдруг пробудилась религиозность. Чем была она вызвана, Ратманов не понимал, а расспросы результата не дали; она не желала ничего объяснять, отделывалась малозначительными фразами. И он отстал от нее; хочет посещать храмы, пусть посещает, ему до этого по большому счету дела нет. И одна из таких церквей, в которой жена стала частенько бывать, как раз располагалась в этом поселке. Машина остановилась, Софья Георгиевна вышла и быстро направилась к храму.

Пробыла она в ней не несколько минут, а не меньше получаса. Ратманов стал испытывать нетерпение, переходящее в раздражение. Что она там делает? Он уже собрался сам пойти за ней в храм, как из него вышла жена. Но ни одна, а вместе с местным священником. Он шел медленной походкой, а вся его согбенная фигура изображала вселенскую скорбь. По крайней мере, такое впечатление сложилось у Михаила Ратманова.

Они подошли к машине, Софья отворила дверцу.

— Отец Варлам поедет с нами, — сообщила она.

Ратманов едва не подскочил от неожиданности.

— Куда он поедет с нами? — ничего не понимая, спросил он.

— Поживет у нас в доме. У него большое несчастье, три дня назад от вируса умерла жена.

Все пассажиры машины изумленно уставились на Софью.

— Но он же заразный! — вдруг завизжал Виталий. — Надо бежать из машины.

— Софья, ты думаешь, что делаешь? Мы же все перезаразимся, — поддержал отец сына.

— Не волнуйтесь, бежать, Виталий, никуда не надо. Я только что сделала отцу Варламу тест. У него нет вируса. Садитесь, батюшка, на заднее сиденье.

Отец Варлам сел, куда ему указала, Софья Георгиевна, вслед за ним это сделала и она. На заднем сиденье пришлось всем еще больше потесниться.

— Теперь можем ехать, — сказала Софья Георгиевна.

Геннадий вопросительно взглянул на Ратманова. Тот явно не знал, как поступить.

— Да, езжайте, — не скрывая недовольства, приказал он шоферу.

Машина тронулась и помчалась в сторону дачного кооператива.

— Какой огромный и какой красивый город. Святослав, я не ожидала, что он такой. Я была уверенна, что Москва очень невзрачная. А она лучше Парижа. А я все же в нем долго жила. К тому же я француженка и очень люблю нашу столицу. Представляешь, как тяжело мне в этом признаться.

Святослав покосился на Соланж. Ее лицо отражало истинное восхищение. Он вдруг почувствовал гордость за Москву. Это было неожиданное чувство, он давно считал себя космополитом, гражданином мира, для которого, что Россия, что Америка, что Франция, что Кения, где он однажды отдыхал, были абсолютно одинаковы; к этим странам он испытывал сходное отношение.

— Да, Москва — город уникальный, таких больше нет, — произнес Станислав. — Жаль, что из-за эпидемии мне не удалось тебе его по-настоящему показать.

— Но ты же покажешь, когда она кончится? — с надеждой покосилась на него Соланж.

— Но мы собирались сразу уехать.

— А кто нам мешает остаться на несколько дней.

— Посмотрим, — внешне бесстрастно пожал плечами Станислав. Но ему была приятна эта ее просьба.

— Странно, я до сих пор не воспринимала тебя русским, — задумчиво произнесла Соланж.

— Интересно, кем же ты воспринимала меня?

— Даже точно не знаю. Может, американцем, может французом. Даже иногда немцем.

— Почему немцем? — удивился он. — Кроме нескольких слов не знаю немецкий.

— Когда мы были с тобой в Германии, ты был совсем, как немец.

— Вот не предполагал. Наоборот, там я чувствовал себя немного чужим.

— Внешне это было незаметно.

Святослав ненамного задумался.

— А в России ты ощущаешь меня русским?

— Сначала не ощущала, а теперь ощущаю.

— И в чем это проявляется?

Соланж бросила на него пристальный взгляд и тоже задумалась.

— Я не знаю.

— Не знаешь? — почему-то удивился он.

— Просто я стала это чувствовать, а почему — не понимаю. Хотя постой, я вижу, что тебя здесь все родное.

— Когда я уехал из России, — мне тогда было всего двадцать пять лет, я твердо решил, что отныне не буду ни русским, ни американцем, ни кем-то еще иным, а просто буду человеком мира. Это гораздо важнее национальности.

— И у тебя получилось?