Селеста Барбер - Вызов принят!

Жить там нам ужасно нравилось. В канун Нового года автомобильное движение в городе перекрывали, так как главная улица вела к порту, откуда открывался прекрасный вид на Харбор-Бридж. А ровно в полночь в небе над ним праздничным фейерверком вспыхивали миллионы долларов. Понятно, что из-за этого в новогоднюю ночь в Балмейн стремилась попасть куча народу. И проехать к себе домой можно было, только показав полицейскому удостоверение и назвав адрес.

Выезжать куда бы то ни было из этого волшебного места не хотелось ужасно. Поэтому, когда мне предложили должность продавца в занюханном магазинчике неподалеку от дома, я решила, что это офигеть как круто.

Я проработала там шесть месяцев, а затем меня пригласили попробоваться на роль парамедика Бри Мэтьюс в сериал «Все святые». На пробах от меня требовалось только драматично смотреть мимо камеры и сыпать вымышленными медицинскими терминами. Роль была маленькая, всего на одну серию, и я ее заполучила.

А затем умудрилась растянуть эту роль на четыре года более или менее регулярных появлений моей героини в сериале. Не потому, что была такой феерической актрисой, которая из любой чепухи способна сотворить оскаровскую речь (все мы знаем, что это под силу только Марион Котийяр), но потому, что умела пробиваться.

Я очень уважаю пробивных людей. По-моему, всем нам в этом деле стоит равняться на Мадонну. Она не самая талантливая в мире певица и танцовщица, но за свое умение пробиваться заслуживает Нобелевской премии. Ведь именно благодаря этому умению она карьеру и построила. И не будем забывать про Лизу Ринну [18]– ее уникальная манера пробиваться состоит в том, чтобы повсюду рассказывать, какая она пробивная. Уважаю!

В тот первый день я так выложилась на съемочной площадке, стараясь раскрыть свою героиню и всем понравиться, как Бритни с ее автотюном и не снилось. И не зря, ведь по итогам мне дали возможность и дальше трещать на вымышленном медицинском жаргоне с моими любимыми актерами. А в конце концов мою героиню вообще решили сделать одной из главных и даже подписали со мной контракт – за шесть недель до того, как сериал закрыли насовсем (гневный смайл).

Марк играл во «Всех святых» медбрата Дэна Голдмана. Не помню, как мы с ним познакомились, потому что, по ощущениям, он был в моей жизни всегда. Он сразу меня раскусил. Понял, на что я способна как актриса, даже раньше, чем я сама начала что-то о себе понимать. На съемочной площадке мы постоянно придуривались, стараясь сбить друг друга с толку. При этом я жутко боялась, что мы всех окончательно выбесим и меня уволят. А Марку было наплевать. Его ни за что бы не выгнали, потому что он был настоящий гений. Он мог бросить карандаш тебе в лицо за пять секунд до команды «Мотор!» и тут же поцеловать твою усопшую героиню в лоб и произнести такую прочувствованную речь, что вся съемочная группа разрыдается и долго еще не сможет приступить к съемкам следующей сцены.

Он и в смешных сценах играл гениально, и благодаря ему я тоже себя чувствовала выдающейся комической актрисой. Как-то раз параллельно со съемками во «Всех святых» я согласилась сыграть в малобюджетной некоммерческой постановке под названием «Бойз-бэнд». Мне дали роль хореографа группы (я ведь рассказывала, что в детстве занималась танцами?). Пьеса в юмористическом ключе показывала неприглядную изнанку раскрученных мальчуковых ансамблей. (Нам казалось, что мы расцветили ее гениальными шутками. Например, взяли песню Backstreet Boys’ «Бэкстрики идут!» и изменили текст на «Мальчики сосут!».)

Мы с Марком к тому моменту уже снялись вместе в нескольких сериях «Всех святых», но еще не успели по-настоящему подружиться. Он мне ужасно нравился, его звездный статус кружил мне голову, и когда он согласился прийти на «Бойз-бэнд», я была просто вне себя от счастья.

Когда спектакль закончился, я подошла к нему и спросила, что он думает. (N. B. Я терпеть не могу выходить в фойе театра после спектакля. Ничто на свете не бесит меня так же сильно – ну разве что необходимость заправлять машину. Все, абсолютно ВСЕ, выходя из зрительного зала в фойе, начинают вести себя как долбоклюи. Они не смотрят тебе в глаза, кривляются, как участники «Королевских гонок Ру Пола», клянутся, что ты была офигенна, а еще люди, которых ты впервые видишь, считают вполне нормальным подскочить и поцеловать тебя взасос. И, кстати, точно таким же долбоклюем в фойе театра становлюсь и я сама. Не знаю, что на меня находит, но я просто теряю способность смотреть людям в глаза. Все, наверное, думают, что я пытаюсь разглядеть за их спинами более интересного собеседника, на самом же деле я ищу глазами ближайший выход или высматриваю официанта, чтобы набрать себе полную тарелку спринг-роллов.)

Марк стоял в фойе и болтал с кем-то из наших общих друзей. Я подошла к ним и, основательно приложившись к дешевому белому вину цвета мочи больного циррозом, задала самый жуткий вопрос из всех, что можно услышать в театральном фойе после спектакля:

– Ну и как тебе?

На который он ответил:

– Не очень.

Ладно. Отлично. Что ж, я за честность, а Марк определенно самый честный человек на свете.

А еще я в этих адских театральных фойе начинаю прямо-таки напрашиваться на негатив, стараясь доказать, что я объективно к себе отношусь и отлично воспринимаю критику. (Которую ни один актер на свете отлично не воспринимает. И пофиг, как сильно мы пытаемся убедить вас в том, что хотим получить честное мнение. НЕ ВЗДУМАЙТЕ, МАТЬ ВАШУ, ОТВЕЧАТЬ НА ЭТОТ ВОПРОС ЧЕСТНО! Это ловушка, вас до скончания веков будут проклинать в гримерках и гардеробных.)

Я: Неужели и тот момент, когда мы вместо «Пока ты меня любишь» спели «Пока ты меня дрючишь», тебе не понравился?

Марк: Не очень.

(Молчание. Да где эти гребаные спринг-роллы?)

Марк: Но ты была неподражаема.

Я: Пардон?

Марк: Пьеса ужасная. Но играла ты превосходно. Было очень смешно, ты отлично чувствуешь природу комического.

Я: Заткнись!

Марк: Что?

Я: Я не слишком хорошо умею реагировать на комплименты.

Марк: Да я уж понял.

Вот так все и началось. С этого дня мы начали общаться в перерывах между съемками и вскоре стали лучшими друзьями.

Я обожала работать с Марком. Он всегда бросал мне вызов, пугал, создавал для меня зону комфорта и тут же отчебучивал что-нибудь, чтобы меня из нее вывести. И это было прекрасно. Он научил меня прятать страницы сценария среди реквизита (вкладывать в медицинские карты, засовывать под койки). И когда я на съемках забывала какой-нибудь специальный термин, я подглядывала в свои шпаргалки, делая вид, будто изучаю историю болезни одного из персонажей.

Он мог посреди ночи заявиться в наше балмейнское жилище с портативной камерой в рюкзаке и с нахальной ухмылочкой заявить, что ему срочно нужно что-нибудь снять. И я никогда не могла ему отказать. Мы до утра писали сценарии скетчей, затем снимали их и кайфовали в процессе. Ржали как ненормальные и не могли успокоиться. Зрители были не нужны, нам вполне хватало друг друга.