Анна Исакова - Ах, эта черная луна!

— Что она там нашла? — испуганно спросила Мали.

— Трупик младенца Ханки Менакер, — спокойно ответила Ведьма.

— Откуда ты знаешь?

— А я тут усе знаю. Младенчика того я принимала, я и задусила. Ханка того требовала. Акция была. А потом Ханка на себя руки наложила.

— Ты была в гетто в войну? Что ты тут делала?

— Помогала. Приносила, уносила, роды принимала. Я много детей отсюда унесла. А Ханка не захотела. Сироте, сказала, нет жисти. Ладно. Забирай свое дитя и пошли. За пани Софией присмотрють. Домой к ней сбегаешь. Ей теперь долго не спать. И добре, что это место зароють. Злое место, добра на ем никогда не будеть.

Так в доме появилась Эмилия по прозвищу Ведьма. Юцер очень ей обрадовался. Ходил вокруг, придумывал поводы наведаться на кухню, заказывал давно забытые блюда, ластился. Мали посмеивалась над ним, но и сама вела себя не лучше. Шепталась со старухой долгими вечерами, что-то такое у нее выведывала. Еще они играли в карты. Карты были особенные, с картинками и очень потрепанные. Эмилия называла их цыганскими. По этим картам можно было многое предсказать, но Мали и Ведьма не всегда сходились во мнениях. Ведьма старалась повернуть гадание к лучшему, а Мали гадала на черное.

Единственной, кому старуха тут же встала поперек горла, стала Паша. Она шпионила за Ведьмой и доносила на нее Юцеру и Мали.

— Юцер, — сказала как-то Паша, усаживаясь в кресло напротив его письменного стола, — вы считаетесь интеллигентным человеком. Так, может быть, вам интересно, что делается в вашем доме с тех пор, как в нем поселилась эта темная жмудь?

Юцер отрицательно помотал головой.

— Юцер! Сегодня днем я стою за дверью в детскую и слушаю. Жмудь говорит ребенку: «Не гляди на снег, это колдовство, оно утомляет душу». Я захожу и вижу: шторы затянуты посередине белого дня. Я раздвигаю шторы и говорю так: «Не слушай ее. Снег — это снег, белая вода. Тебе нужен свет, иначе ты будешь так же скрючена рахитом, как эта старая жмудь». А жмудь говорит мне: «Брысь с глаз, а то порчу наведу». Вы должны ее выгнать, Юцер. Она наведет на нас все, что угодно. Она уже сделала из вашей жены городскую сумасшедшую. Ваша Малка жжет днем свечи, как какая-нибудь деревенская божематка.

— Что такое «божематка», Паша?

— Как будто вы не знаете?! Эта Ведьма повторяет через слово: «божематка, божематка». Нет, я не позволю превратить еврейский дом в какую-нибудь ксенгарню.

— Ксенгарня — по-польски «библиотека». Почему же ты не хочешь превратить наш дом в библиотеку?

— Я имею в виду ксендзов. И она водит Любовь в костел!

— Вот что? Хорошо, я с ней поговорю.

Поговорить Юцер решил не с Эмилией, а с Любовью.

— Давно ли ты была в костеле? — спросил он тем же вечером за шахматами. Любовь проявляла в шахматах недюжинные способности. Тренировал ее Гец, а Юцер только способствовал поддержанию интереса к игре.

— На неделе, — спокойно ответила Любовь.

Она была очень увлечена игрой, а потому отвечала открыто. Вообще же Любовь была скрытной и разговаривала осторожно, тщательно выбирая слова и подозрительно прислушиваясь к ответам. Она ждала подвоха от всех, включая мать и отца. Юцера это огорчало. Мали, наоборот, это качество старательно развивала. «В нашем доме говорят такое, что скрытность ребенку не помешает, а нас может спасти от беды», — сказала она как-то Юцеру.

— И что ты там делаешь, в костеле?

— Смотрю и слушаю.

— Красиво?

Любовь утвердительно кивнула.

— Тебе нравится креститься?

— Мне Эмилия не разрешает. По рукам бьет.

— Почему?

— Она говорит, что это Богу обидно. Бог с явреями разговаривает по-своему.

— Тебе никогда не хотелось выяснить, как?

— Нет. Все со всеми разговаривают по-разному. Мама сказала, когда я вырасту, научусь так говорить. А пока не надо болтать.

— Мама права, — согласился Юцер. — Но папе и маме можно и нужно рассказывать все.

— Зачем? — спросила Любовь и стукнула конем.

Юцер потянулся за фигурой.

— Мат, — остановила его Любовь. И назидательно добавила голосом Геца, — В шахматы надо играть всей головой.

— Это верно, — согласился Юцер, — но мне бы хотелось вернуться к вопросу доверия. Определенным людям доверять надо, иначе жизнь превратится в кошмар.

— Почему? — спросила Любовь.

Она расставила заново фигуры и сделала первый ход.

— Потому что иногда обязательно требуется с кем-нибудь поделиться своими мыслями и переживаниями.

— Зачем? — спросила Любовь и двинула коня.

— Что — зачем?

— Зачем надо открывать глупым людям мои мысли?

— Кого ты называешь глупым? — начал вскипать Юцер.

— Тех, кто не умеет читать чужие мысли сам. Пашка, например.

— Ты должна говорить «Паша», а еще лучше: «Пера».

— Все говорят Пашка, только Гец говорит «Пера».

— Все-таки, называй ее, пожалуйста, Пашей.

— Почему?

— Потому что ты маленькая, а она большая. Кто же это умеет читать твои мысли?

— Ведьма умеет.

— Не Ведьма, а Эмилия.

— Ну, Эмилия. И мама умеет.

— А я?

— Когда хочешь, умеешь. Но ты всегда занят собственными мыслями. Тебе мои мысли вовсе не нужны.

— Очень даже нужны, — смутился Юцер. — Но мне трудно все время их отгадывать. Давай договоримся: мне ты будешь их рассказывать. Перед сном.

— А ты будешь меня за них наказывать?

— Нет. Но я выскажу свою точку зрения на эти мысли. Хорошо?

— Увидим, — сказала Любовь и, облизнув губы, повела в бой ладью.

— По-моему, ты играешь слишком рискованно, — сказал Юцер.

— Не-е, ты же убрал королеву. А когда нас повезут на Лену?

— На какую Лену? — испуганно спросил Юцер.

— Ведьма… Миля сказала, что готовят эшелоны и всех явреев повезут на Лену. А мама сказала, что я останусь с Милей, и она меня вырастит. А Миля сказала, что надо ехать к Натали, отвезти ей камушки, и нельзя все время прятаться. Если было суждено ехать на Лену, надо ехать. А без Ведьмы нам ехать нельзя, мы не умеем ни печки топить, ни выживать на снегу. А мама сказала, что Ведьму все равно не возьмут, у нее паспорт неподходящий. А Ведьма сказала, что она уже давно выправила себе яврейский паспорт. А мама сказала, что вырастить ребенка важнее, и что камушки на Лене не нужны, за них там могут убить. А Ведьма сказала, что все в руках Божьих, и что как сложится, так и будет.

— Господи! — простонал Юцер и закрыл глаза руками.

Именно в этот момент Любовь сказала: «Мат».

— Сыграем еще партию? — предложил Юцер.

— Не стоит, — постановила Любовь. — Если бы мы играли на конфеты, тогда бы, может, и стоило.

— Ну кто, кто жалеет тебе конфеты! — совсем по-бабьи всплеснул руками Юцер. — От них зубы портятся, это тебе понятно?

— Они от всего портятся, — невозмутимо ответила Любовь. — Даже от зубного порошка. Мама сказала Миле: «Не может быть, чтобы зубы и парусиновые туфли требовали одинакового ухода. Этим зубным порошком нельзя чистить зубы, я в этом уверена». А Миля сказала: «Зубы можно чистить и песком, а им чистят кастрюли. А в войну порошка не было, так чистили травой, и здоровее были».