Анна Исакова - Ах, эта черная луна!

Мали пошла за кошельком.

Через несколько дней к ней пришла Рахель, мама толстого Ильюшки.

— Твоя дочь, — сказала Рахель, умяв два куска яблочного пирога, — играет в ножички на деньги и дружит с хулиганами. Вот! — Рахель засунула руку в карман юбки, пошарила в бездонных глубинах этого кармана и где-то возле колена обнаружила то, что искала. — Вот! — повторила она торжествующе. — Этим она хотела бить Ильюшу. Я это у нее отобрала. Вот!

— Что это? — удивилась Мали, разглядывая свинцовый браслет с дырками и выпуклостями.

— Кастет! — торжествующе крикнула Рахель. — В дырки суют пальцы, моя рука не входит, кто-то отлил эту штуку по ее нежной ручке. Вот! Этим бьют и убивают! Это — холодное оружие! Оно есть только у хулиганов! И за это сажают!

— Боже мой! — испугалась Мали. — А из чего его делают?

— Из свинца.

— И где они его берут?

— Хулиганы? Откуда я знаю! Спроси у своей красотки.

Мали решила отложить разговор с Любовью до удобного момента. Долго ждать не пришлось.

— Юцер, — осторожно приступила к делу Мали, решив вовлечь в разговор еще и мужа, — сегодня Любовь приехала домой на милицейской машине. Она каталась со своими дружками на задней лестнице троллейбуса.

— Отчаянный ребенок! — покрутил головой Юцер.

— Дома была только Пашка, — хмуро продолжила Мали. — Она открыла дверь, увидела милиционера. И у нее потемнело в глазах.

— О! — улыбнулся Юцер.

— Не смешно! — отрезала Мали. — Выслушав рассказ милиционера, Перпашка стала гоняться за Любовью по квартире. А твоя Либхен скакала по диванам, столам и стульям, как Андзин кот по белью мадам Познер.

— Какой кот? По какому белью?

— Неважно. Как кот, который бегает по белью. А потом она выскочила на задний балкон, где стоят кадушки с капустой и мочеными яблоками. Пашка ринулась за ней. Тогда Любовь залезла на балконную решетку и стала на ней балансировать.

— Это опасно! — всполошился Юцер.

— Твоя очаровательная дочь говорит, что ничуть, потому что ноги прочно держатся в кольцах решетки. Она имеет привычку залезать вместе со своими новыми друзьями на балконы с крыш и там не раз проделывает этот смертельный трюк.

— Господи! — испугался Юцер. — Это действительно не смешно. Кто эти новые друзья?

— Не знаю. Она отказывается назвать имена.

— И что было дальше?

— Дальше Пашка испугалась насмерть и просила Любовь слезть. Обещала, что ничего ей не сделает. Наша красавица велела ей сесть за кадушку, иначе она, мол, с решетки не слезет. Паша послушно полезла за кадушку. Тогда Любовь спрыгнула с решетки, юркнула за балконную дверь и закрыла ее на крючок. А потом подперла дверь щеткой. Пашка просидела на балконе до моего прихода. Она так стучала в балконную дверь, что…

— Могу себе представить. А где была Эмилия?

— Эмилию я отпустила на несколько дней.

— Либхен наказана?

— Нет. Я ждала твоего прихода.

— У меня не было ощущения, что моего прихода кто-нибудь ждал. Кроме пересохших котлет. Им было скучно на обгоревшей сковороде. А где Паша?

— Куксится в столовой. Позвать?

Юцер кивнул. К его удивлению, Паша не стала ни рыдать, ни обвинять Любовь. Напротив, она ее защищала.

— Ребенок сходит с ума от скуки, — сказала Паша. — И я давно говорила, что нельзя разрешать ей бегать по городу со всеми этими шкоцим. Чему хорошему они могут ее научить? А капустой надо было заняться давно. Она напустила столько пены, что если бы я не оказалась на балконе, капуста бы скисла.

— Чем ты ее протыкала? — поинтересовалась Мали. — На балконе была палка?

— Нет, я сделала это пальцем.

Мали поморщилась.

— Ребенка надо отдать в школу, — объявила Паша.

— Она еще маленькая, ее не примут, — возразил Юцер.

— Я берусь поговорить с Серафимой.

Учительница Серафима была подругой Паши.

— Школа — не самое большое счастье, — сказал Юцер, — но нынешняя улица страшнее. Впрочем, эта улица тоже учится в школе, и уберечь от нее нельзя. Может быть, лучше отправить Либхен с Ведьмой в деревню? Там нет опасных крыш и балконов. И дети там не балуются, а работают. Пусть годик попасет гусей.

Услыхав столь неожиданное предложение, Паша сначала вскочила, потом села на пол.

— Это еще что? — крикнул Юцер. — Что это должно означать?

— Он еще спрашивает! — разрыдалась Паша. — Я протестую! А как еще я могу протестовать, если меня никто не слушает?! В этом доме я — Иов. Ведьма совсем одурманила твою голову! Зачем тебе понадобилось отсылать девочку в леса? Чтобы она вконец одичала? Чтобы у нее стали большие ноги от ходьбы босиком? Когда вы послали ее прошлым летом на дачу с этой жмудью, они там только и делали, что копали картошку и ели ее наряду со свиньями. Почему еврейский ребенок в еврейском доме должен есть только свинину, вареную, копченую, жареную и просто так? Это называется воспитание? Отдайте ее в школу. Я буду провожать ее туда утром и забирать после уроков. Я могу сидеть на лавочке в школьном дворе целый день и следить. После школы она будет обедать, потом отдыхать, потом я пойду с ней на прогулку. Потом она будет делать уроки, играть гаммы, вышивать и клеить, как все нормальные дети. А во двор мы ее больше не пустим. Ты велел мне дать ребенку немножко дышать, и вот чем это кончилось!

— Хорошо, — неожиданно согласился Юцер. — Ты меня убедила. Если ты решаешь не давать кому-нибудь дышать, дышать ему будет нечем. А Серафима может помочь?

— Если захочет, сможет. Я постараюсь, чтобы она захотела.

— Со мной никто не советуется, — сказала Мали, — но на случай, если кто-нибудь вздумает спросить: я согласна.

Так Любовь попала в школу раньше положенного срока.

И так в ее жизни появилась классная руководительница Серафима Павловна, еврейская женщина с обеспокоенным лицом. Наверное, именно так должны были выглядеть серафимы, прятавшие под своими крыльями скинию завета. У этих ангелов, про которых никто не мог сказать, женского они пола или мужского, должны были быть такие же горестно-напряженные лица и такая же хлопотливая повадка.

Серафима отвечала за своих воспитанников, что было непросто в послевоенное время.

— Иногда мне кажется, что я воспитываю кусачих дворняжек, — жаловалась она Паше.

Может быть, именно поэтому Серафима прилагала огромное усилие, чтобы вбить в головы своих питомцев главный для них знак препинания.

— Пожар! — кричала она и пряталась за стул. А потом вскакивала, рисовала на доске огромную палку и вбивала под нее точку.

— Война! — вскрикивала Серафима и снова пряталась.

Вызванный к доске ученик радостно ставил восклицательный знак рядом со словом «война».

— Что это вы их пугаете? — раздался вдруг квакающий голос директрисы. Никто не заметил, как она вошла и притаилась у печки. — Нет у нас пожаров и нет у нас войны. А ну-ка ты, — она показала на Любовь, — иди к доске и пиши: «Да здравствует коммунизм — светлое будущее всего человечества». Какой знак мы поставим в конце?