Анна Исакова - Ах, эта черная луна!

Благодаря Юцеру Гец стал таки отличником. Благодаря Гецу Юцер стал светским человеком. Распорядок дня был такой: сначала Юцер готовил уроки вслух, а Гец запоминал, лежа на диване и объедаясь шоколадом. Сколько шоколада мог съесть Гец? Столько, сколько было в доме на данный момент. И еще столько, сколько было бы, если бы мадам Гойцман не считала, что от шоколада заводятся глисты. Сколько страниц прочитанного ему вслух текста Гец мог запомнить? Сколько угодно и навсегда. Его память была феноменальной.

После серьезных занятий Гец обыгрывал Юцера в шахматы. Потом они шли в город развлекаться. Город был маленький, развлечений в нем было мало, но Гец выжимал из провинции больше, чем иной в состоянии выжать из столицы.

Одной из задач Юцера было сортировать для Геца барышень, и удерживать его от флирта с теми, на которых положено жениться. За это мадам Гойцман доплачивала ему отдельно.

А вечером Юцер отбирал у Геца очередную книгу. Гец редко возражал, поскольку редкая книга захватывала его настолько, чтобы он захотел дочитал ее до конца. Покупать книги Юцер научился позднее, когда они переехали в столичный город Ковно и поступили в университет.

Гец решил заняться медициной, чтобы не становиться лесопромышленником. Мадам Гойцман уважала врачей и любила лекарства. Гец надеялся, что она отобьет его от отца и от лесопилок. Старший Гойцман понимал только в лесе и в чолнте, но он женился на образованной девице и считался с ее точкой зрения.

Юцер записался сразу на два факультета. Он изучал право, надеясь превратить это знание в деньги. Он изучал философию, потому что ее изучение доставляло ему удовольствие.

— Если бы мой отец был богатым человеком, я бы, пожалуй, бросил юриспруденцию и начал изучать историю, — сказал как-то Юцер.

— Ты ничего не понимаешь в лесопромышленниках, — раздраженно ответил Гец.

Гец раздражался все чаще. Он не заметил, как произошло, что Юцер стал выбирать ему галстуки и водить с собой на светские рауты. Они поменялись ролями так неожиданно, словно это случилось за один день. Гец пытался вспомнить этот день и не мог.

Юцер стал любимцем света, а свет исходил от дам. К тому времени Юцер уже менял рубашки три раза в день и носил смокинг и фрак так, словно в них родился. Потом в их жизни появилась Натали. Она и была свет. Город, в котором Натали носила платья, юбки, жакеты, накидки и шубки, меняла шляпки, а также посещала файфоклоки и покровительствовала музам, становился столичным, где бы он ни был расположен — в литовских лесах, в Пиренеях или на Сене.

Почему Натали выбрала из всех многочисленных поклонников именно Юцера, оставалось для Геца загадкой по сей день. Но так случилось. К расходам на смокинги и фраки прибавился расход на кобыл. По утрам Юцер и Натали катались верхом в городском парке. Коней для верховых прогулок приходилось нанимать, и денег едва хватало на кобылу. Жеребцы стоили дороже.

Натали была очень богата. Вернее, богатым был ее сумасшедший муж. К счастью, муж Натали не был ревнивцем. Поговаривали, что он все-таки ревновал, но не свою жену к юным гусарам, а юных гусар к их дамам, в том числе и к собственной жене. Как бы то ни было, на связь Натали с Юцером сумасшедший смотрел благосклонно.

Натали решила подарить Юцеру коня. Сделать это открыто она не могла. Тут требовалась интрига. Развернулась она так. Находясь по делам в Берлине, Натали подцепила там польского графа. Бог весть, зачем понадобился ей польский граф. Ляхов она не любила. Какие дела были у Натали в Берлине, не знал никто. Натали много ездила по свету. Юцер, смеясь, называл ее Матой Хари, и Натали этот титул нравился.

Все же внезапная поездка Натали и ее графа к турецкому султану удивила даже Юцера, который к тому времени перестал удивляться чему бы то ни было.

Натали уже побывала в Египте, Сирии, Палестине и в Константинополе. Восток ее раздражал. Она считала, что дело это не тонкое, а глупое и грязное. Тогда зачем же?

— Мне захотелось посмотреть знаменитую спальню Великого Турка, отделанную жемчугом, — объяснила Юцеру Натали.

Юцер уклончиво пожал плечами. Натали относилась к жемчугу презрительно, как, впрочем, и ко всем другим камням. Все знали, что Натали не носит украшений, потому что по ее мнению они вульгарны.

— Платье, — говорила она, — должно быть сшито так, чтобы ничто не могло его украсить.

Поскольку светская хроника на пяти основных языках Европы называла Натали одной из самых шикарных женщин мира, этому приходилось верить. Во всем остальном Юцер не верил ни одному слову любимой женщины.

Рассказ Натали о поездке к султану звучал так: «Нам дали аудиенцию. Человек, устроивший ее, предупредил, что спальню разрешат посмотреть только в том случае, если мы согласимся поцеловать туфлю владыки. Граф оскорбился и начал кричать, что честь польского шляхтича не позволяет ему целовать вонючую пантофлю янычара, а я сделала балетное па и поцеловала собственную руку, прикоснувшуюся к туфле. Графа отправили домой, а меня провели внутрь. Спальня оказалась вульгарной, как я и ожидала. Но в ней лежал для меня подарок: шикарное жемчужное ожерелье. Для графа был приготовлен в подарок конь. Я сделала огорченное лицо и объяснила, что не ношу жемчугов. Потом добавила, что коня взяла бы. Мне сказали, что этот конь не для женщин. Я попросила посмотреть.

О! Если бы мне велели поцеловать потную подмышку этого турка, я бы и это сделала за такого коня. Это уникальное произведение природы. Я попросила разрешения сесть на него верхом. Меня долго отговаривали, но потом переменили седло и позволили. Как мы мчались! Ни один мужчина в мире не способен возбудить в женщине подобный восторг!»

Тут Натали с испугом оглянулась на Юцера, но было уже поздно. Юцер потянулся к шляпе, собираясь откланяться.

— Я хотела сделать тебе комплимент, — растерянно пробормотала Натали, — в конце предложения была запятая. За ней должно было последовать слово «кроме». Кроме тебя, разумеется. И этого коня я предназначила для тебя.

— Никакого коня не было и нет, — сказал Юцер. — Все это ты выдумала.

— Конь отправлен в особом вагоне, — торопливо сказала Натали. — Он скоро прибудет, вот увидишь.

— Не увижу. Скорее всего, тебе завтра сообщат, что конь погиб в пути. Даже если для этого поезду, в котором его везут, придется трижды перевернуться. Все эти россказни прикрывают какую-то гнусную проделку. Скорее всего, ты никуда не уезжала из Берлина. Я не стану спрашивать, что ты там делала, но уверен…

— Ш-ш-ш, — пролепетала Натали, — я не могу выдавать чужие тайны.

— Боже, как я устал от всех этих нелепиц, — простонал Юцер и положил шляпу на место.

Когда Натали считала, что ее мужчина должен остаться довольным, она этого добивалась. Юцер забыл о коне. Но конь прибыл и был точно таким, каким его описала Натали. Только седло оказалось все-таки мужским.