Анна Исакова - Ах, эта черная луна!

— Почто маешься? — спросила ее наконец Эмилия. — Чем душу себе тревожишь?

Никакая хитрость не пришла Мали на ум, и она спросила просто:

— Ты осталась по Наташиному поручению?

— Чего? — удивилась Ведьма.

— Ты ведь с ней собиралась уехать, нет разве?

Ведьма присела на краешек стула и стала обтирать фартуком безупречно чистый стол. На лице ее проступила обида, и Мали испугалась. Никогда она не видела, чтобы губы у Эмилии дрожали, чтобы так напряженно из носа вылуплялся клюв, чтобы так зло катались по щекам желваки.

— Что ты, что ты, — заторопилась Мали, — я не хотела тебя обидеть, я так рада, что ты с нами.

— А я на тебя и не в обиде, — напряженным голосом ответила Ведьма. — Никуда бы я не поехала от Любы да от тебя. И Юцера мне бросать бы жалко. Только Наташа меня и не звала.

— А ты хотела, чтоб позвала?

Ведьма молча кивнула.

— Ну, может, она хотела позвать и боялась, что согласишься. Она мне велела тебя слушаться. Вроде как, ты теперь моя спасительница.

— От чего спасать-то? — спросила Ведьма глухо.

— Не знаю. Наташа мне разного наговорила.

— А ты не слушай, — с необъяснимой злостью велела Ведьма. — Ты не слушай. Нехороший она человек.

— Это ты из-за камушков?

— А что камушки? Мне-то без дела, настоящие они или какие. Недобрая она оказалась. Злая. И хитрая.

— А ты подумай, сколько она пережила. Оттуда люди добрыми не возвращаются. Вспомни Леню Каца.

— А тот Кац завсегда был поганый. Старое время таких людей не любило и клеймило. Вот он и притворялся. Я про его и тогда все понимала. И что невинного человека в тюрьму послал вместо себя, знала.

— Ты мне это и рассказала, — пробормотала Мали.

— Ну да. А насчет Наташи я инако думала. Обманула она меня. Горько мне. Чужое зло, оно легко отлипает. А если кому в душу въелось, та душа до зла способная была. Ошибалась я в Наташе. Дурой она меня выставила, вот что!

— А я о Любови беспокоюсь, — тихонько, почти шепотом, пожаловалась Мали. — В ней зла не меньше, чем в Наташе.

— Это может быть, — согласилась Ведьма. — Только в ней добра много больше, чем в Наташе. Любушку зло не победит. Она его в ладони держит, она им командовает.

Мали вздрогнула и затихла. Долго они так сидели. Мали хотела было пойти за картами, но Ведьма остановила ее.

— Себя послушай, — велела сурово. — А картинки эти я бы сожгла. Ты за них, как за мамкину титьку держишься. И чтобы я больше тебя за ними не видела!

Мали послушно кивнула. Картинок она больше не раскладывала, зато без предварительного совещания с Ведьмой она теперь ничего не делала, никаких решений не принимала.

«Околдовали мою Малю», — жаловалась Ведьма неизвестно кому. Она стала разговаривать с собой вслух, правда, негромко. И что она только не делала, чтобы снять с Мали порчу! И волосы ее крала с гребешка, палила их в огне свечи, приговаривая все ей известные магические слова, и яйцо водой, настоянной на пепле этих волос, кропила и под подушку Мали подкладывала. И травы настаивала, шептала над ними, а потом раствор вливала в воду, в которой Мали собиралась купаться. И талисманы добывала у разных ворожей и хитростью заставляла Мали их носить. Ничего не помогало. Куда-то утекла Малина жизненная сила, какой-то нетопырь ее высосал.

Ведьма была уверена, что порчу навела Натали, но не должно было быть у этой женщины сил, которым она, Ведьма, не могла бы противопоставить свои умения. Еще больше озлилась Эмилия на бывшую хозяйку. Так озлилась, что невмоготу ей стало жить, и она умерла.

Почувствовав, что пришел ее срок, Ведьма решила не будоражить семью понапрасну. Все-таки смерть в доме — большая суматоха. А может, и не знала она ничего, а просто пошла поглядеть на весну и вербы наломать. Так, с пучком вербы в руках, ее и нашли на скамейке возле небольшого леска, превращенного в парк. Нашли и увезли в морг. Все документы при ней были, в чистую хусточку завернутые. Значит, знала, решила Мали.

— Да она их всегда с собой таскала, — упрямилась Любовь.

Любовь никогда не признавала за Ведьмой особых качеств. Она просто любила старуху, а от всех фокусов с волосами, яйцами, настоями и приговорами отмахивалась. Может, потому и перестали помогать старухины зелья, что вся их сила гасла под критическим взглядом Любови. «Дикая ты у нас, из каменного века пришла», — говорила Эмилии воспитанница, и старуха на нее ничуть не обижалась. Ждала ее прихода из школы с нетерпением и растворялась в быстром и невнимательном поцелуе Любови, как шоколадка в потной ладошке. Масляно блестела глазками и мурлыкала в хустку. Ей бы и в голову не пришло, что из-за ее смерти Любовь будет так убиваться. Глубокая и сильная тоска, охватившая девочку, поразила и ее родителей.

— Никогда не думал, что наша дочь способна на столь глубокое чувство, — пробормотал Юцер.

Услыхав его слова, Мали вспыхнула и выбежала из-за стола. Она сама с уходом Ведьмы вовсе потеряла голову. Гец считал, что все дело в климаксе, и Юцер охотно с ним согласился. Климакс был ранний, но, по мнению знаменитого гинеколога, к которому Юцер повел жену, это явление не было столь уж редким и выглядело совершенно нормальным.

А с Ведьмой все произошло так быстро, что Натали приехать не успела. Заказала молебен за упокой души у себя в Юрмале. Мали обиделась за старуху. Натали могла попросить отложить похороны на день-два, но она этого не сделала. А молебен был в православной церкви, и это, пожалуй, не считается, Эмилия была католичкой. Мали решила заказать молебен за упокой души в том костеле, куда Эмилия ходила еженедельно. Что это за костел, знала одна Любовь.

— Чего ты вдруг с этими молебнами носишься? Темнота какая-то, — раскричалась она в ответ на спокойный и ласковый вопрос матери. — Ведьма и в Бога-то никакого не верила. Ходила в костел по привычке. Все лучше, чем тебя оглаживать и глупости твои слушать! Надоела ты ей, как мне, как всем вокруг! Вечно глаза на мокром месте, на каждое слово тысяча оговорок, в простоте пописать сходить не можешь. Надоела ты Ведьме, вот она и бегала от тебя. В костеле хоть не пристают с всякими глупостями и сны не пересказывают! На каждое дело семь раз дунет, семь раз плюнет, семь раз вокруг собственного хвоста обежит, да и тогда ничего не решит сама, а побежит советоваться. Кто рядом с тобой может остаться нормальным? Вот и Ведьма, дождалась своей Наташечки и ушла, скучно ей стало. Ждать больше нечего было.

— Что ты такое говоришь… — заслонилась руками от дочери Мали. — Что тебе в голову пришло? Откуда ты все это берешь?! Злая, бессердечная, наглая!

— Это я? Я?! — крикнула Любовь. — Я — бессердечная?! Я — наглая?! Вот ты Ведьме подарки дарила, дарила, а она их что? Что она с ними делала? Не нужны ей были твои подарки! Вот они! Вот они все! — она открыла Ведьмин сундук и начала швырять на пол отрезы, ненадеванные кофты, аккуратно сложенные шали с необрезанными магазинными ярлыками и новенькие туфли. — Вот! А ты спросила, почему она ничего этого не надевала? А я спросила! «Мне в их холодно», — вот что она ответила. Всем от тебя холодно. От тебя и твоих фокусов! Всем! Всем! Всем!