Анна Бессмертная - Блаженны нищие духом

Так Лешка попал в плохую компанию. Они действительно «шуровали» по баракам и домам, предназначенным на слом, отвинчивали краны, дверные ручки, забирали брошенные настольные лампы, допотопные этажерки, тарелки, вилки, в общем, все, что находили. Иной раз в барахле, которое потом разбирал Петрович, были совсем даже неплохие вещи, как потом узнал Лешка, отнюдь не брошенные, а прихваченные по случаю у тех, кто еще не съехал.

До вечера Лешка болтался с подростками, научился курить, материться. Иной раз ему давали выпить. К приходу родителей он бывал уже дома, заедал запах табака чесноком или луком и примерно садился за стол: притворялся, что делает уроки.

Однажды весной они обобрали пьяненького, но очень прилично одетого мужика, прикорнувшего за автобусной остановкой. Сумма при нем оказалась немаленькая, даже Лешке перепал четвертной. Вечером он пересчитал свои наличные, и оказалось, что на велосипед хватает. Но как его купить? Как ни крути, а мать все равно спросит, откуда у него деньги, и, что бы он ни соврал, ни за что ему не поверит. Пока он придумывал, как ему выкрутиться, деньги лежали в тайнике и потихоньку прирастали.

Катастрофа разразилась перед Пасхой. Мать отправила мужскую половину по магазинам искать яйца по восемьдесят копеек, а сама принялась за генеральную уборку и обнаружила Лешкин тайник. Скандал был жуткий, с поркой, с ором. Деньги у него отобрали, и мать, посчитавшая, что ее сын разжился на утаенных сдачах от магазинных денег, с тех пор стала требовать у него письменного отчета до копеечки. Лешка обозлился и совсем отбился от рук. Ему уже не нужен был велосипед. Он понял, что жизнь гораздо интереснее, чем детские дурацкие гонялки. На чердаке или где-нибудь в подвале велись неспешные взрослые разговоры о ворах, налетах, зоне, кодексе чести. Иногда к ним присоединялись красивые девчонки, и тогда через часок-другой Лешку со смехом и прибаутками изгоняли. Он обижался, делал вид, что уходит, а потом со сладким ужасом подглядывал в щелку за происходящим.

Восьмой класс Лешка закончил, как это ни странно, больше на четыре, чем на три. Летом класс собирался в Молдавию на целый месяц, на сбор фруктов. Лешке очень хотелось поехать, но мать денег не дала. Он психанул, и пошел к Вовану жаловаться на жизнь. У подъезда Вована стоял «воронок», окруженный изрядным количеством соседей. Что-то заныло у Лешки в груди, какое-то нехорошее предчувствие, и он сначала хотел уйти, но потом все-таки остался посмотреть, что будет. Ждать пришлось не очень-то долго. Скоро Вована вывели двое в штатском. Проходя мимо Лешки, Вован посмотрел ему в глаза и сомкнул губы так, что они просто исчезли во рту. Что это означало, Лешка понял позже, когда к нему пришел участковый: не болтать. Лешка стоял насмерть: никаких плохих дел за теплой компанией не было, и все тут. Покуривали, да. Выпивали пару раз. Отвинчивали ручки и краны в домах на снос. Но больше — ни-че-го. Ему, конечно, не поверили и взяли на заметку. Вована с двумя подельниками посадили за воровство, и это произвело на Лешку такое впечатление, что он с девятого класса взялся за ум и стал наверстывать упущенное в школе. Да и шататься больше было не с кем: компания распалась.

На удивление всем и, в первую очередь, самому себе, он после окончания школы поступил на вечерний в один из технических вузов. Правда, и конкурс там был 0,8 человек на место, но это было уже не важно. Работать пошел на завод. И там же заодно устроился на водительские курсы. Так, на всякий случай.

Учиться оказалось довольно легко. Он покупал у дневников шпаргалки (благо, деньги теперь у него были свои) и, ловко ими пользуясь, умудрился неплохо дотянуть до четвертого курса. Как-то раз, возвращаясь в приятном подпитии домой из общаги, где отмечали сдачу зимней сессии, он встретил вышедшего из тюрьмы Вована — и понеслось… Хаты, выпивки, девки… К весне Леха каким-то образом, он сам не понял каким, задолжал Вовану кошмарную сумму: аж семьсот рублей. То ли в карты проиграл по пьяни, то ли брал в долг — он не помнил. Однако деньги надо было отдавать. Вот тогда Вован и предложил ему пойти на дело вместе со своими корешами. Они забрались в квартиру, которая должна была быть на выходные пустой, собрали золотишко, кое-что из техники, и уже на лестнице, с сумками, столкнулись с неожиданно вернувшимися хозяевами. Женщина закричала. Кто-то, Леха не понял, кто, ударил ее по голове… Сумки бросили и сбежали.

Вована и еще одного подельника опознали и взяли, насчет же Лехи вопрос завис: муж не был точно уверен, а жена лежала с тяжелым сотрясением мозга в больнице. Ждали, когда она поправится. Его долго мытарили, вызывали на допросы, вынюхивали в институте, по соседям, и тогда, недолго думая, Леха, от греха подальше, сам пошел в военкомат. Но ему не повезло, и он оказался в Афганистане.

Как прекрасна была весна его восемнадцатилетия! В холода выпустили листочки дубы и зацвела черемуха. Ее сумасшедший аромат, тягучий, всепроникающий, почти трагический, плыл в ночном воздухе и не давал покоя. Каждая цветущая вишенка-подросток в убранстве невесты являла чудо и трогала до слез, каштаны зажигали свои великолепные тяжелые свечи, а в боярышнике у пруда даже днем пели соловьи. Настя и Андрей виделись каждый день. Они больше не молчали, они говорили, говорили и не могли наговориться. Уже было понятно, что осенью он уйдет в армию, и было страшно думать о будущем. Тень афганской войны наплывала темной тучей, но они оба гнали ее, обманывая себя тем, что на самом деле страшное всегда случается с кем-то другим, и вообще совсем необязательно Андрей попадет в Афганистан. Вечерами они целовались в кустах сирени, задыхаясь от счастья, и никак не могли расстаться. И все было хрустально-чистым, светлым — и все-таки безнадежным, словно звук оборвавшейся струны.

Настин папа, красивый холеный мужчина, уроженец Днепропетровска, функционер от средмаша во втором поколении, был недоволен их встречами. Судьба дочери была им расписана на ближайшие десять лет в мельчайших деталях, и всякое отклонение от намеченного курса приводило его в дурное расположение духа. Поджидая Настю в кресле допоздна, он читал прессу, время от времени демонстративно громко шелестя газетой. Некрасивая и нескладная мама молча занималась домашними делами: несмотря на свою педагогическую занятость, она содержала четырехкомнатную квартиру в идеальном порядке, что требовало немалых усилий. Тайно ей Андрей нравился. Высокий, плечистый, длинноногий, мужественный Андрей и тоненькая русоволосая, бесконечно женственная и беззащитная Настя были, конечно же, парой. Она часто думала о том, что если бы судьба их все-таки связала бы, то Настин отец с его огромными связями мог бы посодействовать ему и в поступлении в вуз, и в дальнейшем продвижении на художественном поприще. Она почему-то была уверена, что имя Андрея еще прогремит, и Насте не пришлось бы стыдиться мезальянса. Но она даже не смела заикнуться об этом. Отец Андрея сидел в тюрьме, а в их кругу дети, вопреки печально известной поговорке, были ответственны за поступки родителей. Она то и дело украдкой выглядывала в окно, ловила аромат сирени и переживала вместе с дочерью шальное счастье первых свиданий. «Пусть, — думала она, — как бы ни сложилась ее жизнь, ей будет что вспомнить». В порядочности Андрея она не сомневалась, но часто думала, что если даже у них что-то и случится, то пусть.