Анна Бессмертная - Блаженны нищие духом

— Не надо, Андрейка. Дело уже идет на поправку. Дальше она уже сама.

— Я вот тут все это время думал о боге… И никак не могу понять…

— И не надо тебе Его понимать. Ты все равно никогда не поймешь Его дела и пути Его. Я и сама не всегда понимаю.

Но Андрейка не сдавался.

— Но если у мамы, как вы говорите, бог в душе, за что же тогда ее так…

— Но Он же не дал ей умереть!

— Да, — согласился Андрейка, — не дал.

— Ну вот, видишь… И нас Он услышал.

— А вдруг он услышал только вас? А меня — нет?

— С чего бы это? Уж если он меня, грешницу, слышит, то тебя тем более…

— А разве я не грешник?

— Ой, ну какие у тебя могут быть грехи…

— А вдруг есть?

— Вдруг бывает только пук. Ну, может, соврал когда, или там, ну не знаю чего… Ты вот что. Видать, не наставлял тебя никто хорошенько. Сейчас я тебе кое-что скажу, а ты запомни. С чего же начать? — Тетя Муля взяла очередную «Астру», закурила, помолчала и потом продолжила: — Бог послал человеку знание, что хорошо, а что плохо, и каждый человек все это очень хорошо знает. Но, понимаешь… Зло, оно как будто с маслицем, вползает легко и незаметно… Оттого оно и получается быстрее и легче. Но, сделав маленькое зло, человек впускает в себя дьявола, а уж того только впусти… не выпрешь потом… И он толкает все время сделать еще что-нибудь плохое, уже побольше. И все меньше места остается у человека для бога. Дьявол хитер, а человеку проще быть слабым. И вот этот дьявол разрастается внутри и начинает хозяйничать. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Андрейка кивнул.

— Но как бы дьявол ни разросся, в человеке всегда остается капля божественного, и он может сделать усилие, раскаяться и изгнать этого дьявола из себя. И потом посвятить свою жизнь исправлению содеянного. — Тетя Муля замолчала, а потом, прикурив от старой «Астры» новую, продолжила: — Хотя и не все можно исправить… Да, дружочек мой… не все можно исправить… Так вот я к чему тебе это все говорю: заглядывай почаще в свою душу, смотри, не завелся ли там червяк нечистый. И не давай ему пакостить от твоего имени и твоими руками, не пускай зло в мир. Его и так там хватает. И не обязательно ходить в церковь и молиться на иконы, или, там, посты соблюдать или креститься все время…

— Но вы же всегда креститесь перед тем, как сесть за стол…

— Крещусь. Это я так благодарю бога за то, что он мне послал.

— Значит, мне тоже надо креститься?

— Тоже не обязательно. Просто, когда кушаешь, вспомни о Нем и поблагодари за посланный тебе кусок.

— Тетя Муля, а что с человеком бывает после смерти?

— Смотря с каким. Светлая душа идет к светлым душам.

— А темная?

— А темная — в темноту. В никуда. Туда, где ничего нет.

Андрейка поежился.

— Значит, для хороших людей есть тот свет.

— Конечно.

Тетя Муля после выписки матери прожила у них еще какое-то время, дождалась, пока Шурочка пришла в себя, а потом уехала, потому что надо было сажать огород, да и устала она от Москвы. И оставила Андрейку разбираться с богом.

Каждый год состав группы потихоньку менялся, неизменным оставалось только ядро из четырех человек. Теперь Андрей почти каждый день после школы ездил во Дворец пионеров и, когда не было своих занятий, пристраивался к другим группам. Его как старожила не гоняли, и Пентакль, сначала было обидевшийся на Андрея за то, что он стал захаживать к другим педагогам, махнул на все рукой.

На книги времени оставалось все меньше и меньше, дай бог школьную программу по литературе успеть осилить по диагонали. Домашние задания откладывались на поздний вечер, когда освещение было уже никаким. Благо, память у Андрея была прекрасной, и это облегчало дело.

В старших классах из-за своего увлечения, следствием которого явилось отсутствие досуга, у Андрея близких друзей так и не образовалось. Была только Настя, странная, почти нереальная. Она всегда одевалась просто, но одноклассницы нутром чуяли дороговизну этой простоты и подспудно, неосознанно, завидовали ей. Она никогда не подкрашивалась, как это делали многие другие девочки, но в этом было даже какое-то холодное высокомерие, порода: наследная принцесса хороша уже тем, что она принцесса. Настя не стала красавицей, но было в ней слишком много чего-то русалочьего, загадочного, ускользающего, отстраненного, недоступного для понимания, и поэтому практически все мальчишки были в нее влюблены, в том числе и Андрей, и было чудом то, что она выбрала его. Даже нельзя сказать, что выбрала. Просто их детская дружба благополучно перешагнула через насмешки и дразнилки и продолжала жить, хотя и держалась непонятно на чем. Андрей, конечно, знал, что она одно время увлекалась театром, потом зарубежной фантастикой, потом танцами, но он так и не сходил с ней ни разу в театр, не прочитал ни одной книги из тех, что читала она. Вот только на редких вечерах все танцы были его.

Настя часто приходила к Андрею, рассматривала подолгу его работы, но тоже по большей части молчала. Пожалуй, единственное, что их по-настоящему объединяло, это была музыка. Им всегда нравились одни и те же песни, и они часто по сотому разу крутили одно и то же и никак не могли наслушаться. И еще у них было одно общее желание уехать куда-нибудь, где всегда тепло, природа не скупа на краски, а люди не измотаны, не издерганы и живут счастливой и размеренной жизнью.

Учитель черчения ценил Андрея прежде всего за четкость и точность работ, и уже во вторую очередь за отсутствие нахальства, беспочвенного подросткового гонора и за то, что Андрей никогда не врал. Если он не выполнял домашнего задания, то так и говорил: «Я не сделал. Я сделаю к следующему разу». И всегда держал слово. Учитель знал, что мама Андрея — чертежница (они когда-то вместе работали в одном КБ), но ни разу Андрей не приносил чертежей, выполненных чужой рукой, что частенько делали другие ученики, за что получали всего лишь тройки, даже если работа была выполнена прекрасно и грамотно. Он вообще никому не ставил двоек. Но и никогда никого не хвалил. Он считал, что пятерка достаточно говорит сама за себя. Он также был твердо убежден в том, что вообще хвалить ребенка непедагогично, ибо таким образом можно легко развить самолюбование, лень и похвалой наступить на горло инициативе и самосовершенствованию.

Но ученики, зная, как легко он ставит тройки, не очень-то ценили его пятерки. Да и вообще относили черчение к второстепенным предметам.

На самом деле Андрей черчение не любил. Слишком много тяжелого в жизни было связано с атрибутикой этого урока: и мамины ночные бдения, и скудость получаемых за работу денег, и полунищенское существование… Когда он начинал чертить, ему передавался мамин вечный страх не успеть сдать работу к сроку и, значит, выслушивать выговоры недовольных заказчиков, их сетования на непомерные цены за столь невеликий труд…