Лоран Гунель - Я обещаю тебе свободу

— Хороший ресторатор чувствует, чего хотят клиенты. Пусть ковыряются с цифрами те, кто не умеет считывать знаки.

Он удалился, пожав плечами. Я вздохнула с облегчением. Раздражение, которое я даже не пыталась скрывать, одержимая идеей об искреннем выражении чувств, наконец схлынуло.

Правда, в процессе разговора я совсем забыла, что будущее ресторана, а значит, и мое собственное будущее зависит от этого зануды.

У меня опустились руки. Не зная, что делать, я заперлась в кабинете.

Стояла ужасная жара. Пришлось открыть иллюминатор, который я обычно держала закрытым. Он располагался прямо над водой, и стоило его открыть, как гнилостный запах тины тут же наполнял помещение. Мой взгляд упал на холм Фурвьер, увенчанный сверкающей на солнце базиликой.

Я достала из тайника дневник, спрятанный от хищных глаз Катель, устроилась в тени и принялась описывать свои переживания. С самого утра я жила с ощущением, что никто не способен понять и разделить мои чувства. Неужели это все из-за нового характера? И вообще, как сильно он мог влиять на внутренний мир и на то, как складывается жизнь? Тот день был абсолютно не похож на предыдущий…

Постепенно я начинала замечать нечто невероятное: с каждым следующим характером менялись не только особенности моего поведения и видение мира — менялось все мое существование. Каждый день я словно проживала новую жизнь.

Оскар Фирмен наполнил крошечную медную лейку и вернулся в главный зал. Он влил несколько капель воды в каждое растение. Всего несколько капель.

«Орхидеи похожи на тех, кто только вступает в братство, — подумал он. — Им следует давать по чуть-чуть, ни в коем случае не переборщить… Ровно столько, сколько нужно, чтобы сохранить желание получить еще. Тогда растение подарит чарующие цветы, а человек найдет тысячу и одну причину, чтобы потребовать новый характер…»

Старик обошел всю комнату, перемещаясь от цветка к цветку. Это заняло довольно много времени.

Сибилла очень отличалась от других учеников.

И он был абсолютно уверен: она от него не ускользнет…

Иван Раффо собрал свои записи.

Оставалось шесть дней, чтобы составить отчет и передать начальству рекомендации по инвестированию.

Пока что на основании изученных документов он пришел к выводу, что судно, стоящее на причале в самом престижном районе города, обладало большим потенциалом и как ресторан, и как концертный зал. Здесь сомнений не было.

Да, корабль находится в плачевном состоянии, но инвестиционные деньги позволят отреставрировать его и привести в порядок.

Следующий пункт — команда.

Иван Раффо разложил на столе карточки, заведенные на каждого сотрудника. Прежде чем приступить к работе, он нашел плотный лист бумаги и скотчем прилепил его к иллюминатору, чтобы не видеть эту навевающую тоску бурую воду.

Кабину освещала одна-единственная лампочка накаливания, болтавшаяся под потолком на проводе с оголенным концом.

«Нарушение норм», — машинально отметил он про себя.

Так, команда.

Он, конечно, планировал присмотреться к ним получше, но первое впечатление было не очень.

Неплохой, но эмоционально нестабильный и не справляющийся с потоком клиентов повар; капитан, который до сих пор не понял, что перевозит людей, а не грузы; слегка придурковатый и выпивающий мастер по ремонту. Многим официантам не хватает опыта, да, пожалуй, и образования. Среди них выделяется своим необычным для женщины профессионализмом только администратор зала. И еще один важный пункт. Мало того что большинство сотрудников бездари, еще и атмосфера на корабле довольно неприятная.

«Плохая атмосфера — нет денег».

И наконец, управляющая.

Он вернулся к вчерашней таблице. Судя по диаграмме, он охарактеризовал ее как волевую (65 %), динамичную (70 %), экстравертную (60 %), с темпераментом лидера (72 %), способную принимать решения (88 %), адаптивную (85 %). Что произошло сегодня? Почему ее поведение так сильно изменилось? Неужели он так ошибся на ее счет?

Встревоженный Натан убрал диктофон и закрыл скрипучие дверцы старого шкафа.

Слова на очередной записи звучали более чем странно.

«В глубине души, в самой глубине вашей души гнездится чудовищный страх, подспудная тревога… страх оказаться человеком, лишенным собственной личности и не имеющим значения для других».

Что за чертовщина? Что все это могло значить?

Он пришел к выводу, что люди — странные существа. Даже если знаешь кого-то очень хорошо, ни в чем нельзя быть уверенным. Вот и Сибилла. После стольких лет совместной жизни оказалось, что она скрывает страшные, леденящие кровь тайны.

Бобби постучал, в очередной раз выдернув меня из раздумий.

— Там курьер, у него какая-то штука для тебя, — сказал он, указав головой на молодого человека в мотоциклетном шлеме.

— Я из мэрии. Распишитесь, пожалуйста, в получении, — сказал тот, протягивая отрывную книжку и договор.

Это был вчерашний головокружительный контракт. Один его экземпляр уже лежал в мэрии. Я поставила подпись, и курьер в сопровождении Бобби тут же исчез.

Умирая от стыда, я положила договор на край стола, подальше от себя. Как я могла согласиться на такое предложение, да еще и вдвое завысив цену? Как я буду принимать сливки общества на борту нашей старой посудины?

Зазвонил телефон. Это был Ален.

— Короче, здание, где сидит твое братство, принадлежит некоему Моэмэну Малуфу.

— Это мне ни о чем не говорит.

— А что, если Оскар Фирмен — псевдоним? А настоящее имя Моэмэн Малуф? Тогда понятно, почему в налоговой нет никакой информации.

— Араб-блондин с голубыми глазами? Вряд ли… Может, Фирмен снимает у него помещение?

— Нет, я проверил. У здания нет арендаторов. Во всяком случае, Малуф не подавал документов на этот счет. Он сам оплачивает коммунальные счета.

Господи, кажется, я впуталась в скверную историю.

— Ты что-то знаешь про этого Моэмэна Малуфа?

— Алло! Алло! Сейчас оборвется. Я в кабинке, и у меня закончилась мелочь. Малуф… Бип-бип-бип…

Мелочь кончилась! Черт!

Я попросила Манон принести еду. Мне хотелось поужинать одной, в своем кабинете. Покончив с едой, я пошла в комнату отдыха за кофе.

Там пахло табаком. Гора чашек, как всегда, возвышалась в раковине, словно вся команда бросала мне вызов и заявляла о недоверии и нежелании подчиняться такой неумелой управляющей.

Я достала из ящичка записки, уверенная, что получу очередную порцию критики и упреков.

Так и было.

Меня обвиняли в чем угодно: что я ломаю комедию, драматизирую на ровном месте, смотрю на других свысока и обижаюсь из-за пустяков.

Каждое злое слово, как кинжал, вонзалось мне в сердце. Но никто не мог этого понять. И конечно, в их тупые головы не приходило, что для меня самое важное в жизни одно — как можно ярче выразить себя и свои чувства.