Клаудио Магрис - Дунай

Герои одного стихотворения Васко Попы, голоса этого края и поэта сегодняшней Югославии, целуются на скамейке в городском парке Вршаца под бюстом Ленау. Вршац — столица югославского Баната, он стоит в нескольких километрах от Бела-Цркви и от румынской границы. Ференц Герцег, блестящий, но довольно поверхностный венгерский прозаик (воспевший в своих произведениях, с одобрением встреченных широкой европейской публикой, утонченные страсти представителей светского общества и свойственную gentry любовь пускать пыль в глаза), в 1902 году написал роман «Язычники» — масштабную фреску, повествующую о борьбе на рассвете венгерской истории народов и религий, мадьяров и печенегов, креста и священного дуба аваров. В восторженном и красочном повествовании нашлось место для золотого табуна кочевников-печенегов, для ветра пусты, не дающего душе подняться на небо и гоняющего ее по равнине, для варварских племен, переселившихся в эти края и растворившихся в паннонско-балканских туманах.

Лирика Васко Попы (вначале он писал на румынском, но уже многие годы пишет на сербохорватском) с совсем иной силой рассказывает о варварских зимах и о живших в незапамятные времена волках. Доверенная бумаге литература похожа на вогнутое зеркало, которое куполом лежит на земле, защищая нас, неспособных непосредственно рассказать о событиях и чувствах. Развитый литературный вкус и острожная стыдливость не позволяют эпигону поведать об одиночестве и о ветре бесконечных равнин, об оставшихся в грязи следах переселившихся диких племен. Но если рядовой сочинитель романов или строгий лирик поведают о ветре и о суровой старине, можно будет упомянуть о них, точно процитировать чужие слова, не боясь впасть в сентиментальную фольклорность. Литература накладывается на мир полусферой, лежащей на другой полусфере, два зеркала отражают друг друга, как в лавке цирюльника, показывают друг другу неуловимость жизни или нашу неспособность ее уловить.

Бюст Ленау украшал городской парк, сегодня он хранится в музее Вршаца, но родной дом Ленау сегодня находится в Румынии, в окрестностях Тимишоары, где в честь Ленау назван немецкий лицей. Ленау, выдающийся австрийский поэт, имеющий в том числе венгерские и славянские корни, потерявший рассудок и скончавшийся в 1850 году, с исключительной лирической силой сумел воспеть одиночество и страдания, соблазнительную и испорченную природу ничто, космическую боль, которую он чувствовал всеми фибрами своей музыкальной, склонной к неврозу и самоистязанию души. Его мрачный, полный отчаяния «Фауст» — один из лучших «Фаустов», написанных после Гёте, когда гётевский классицизм, питающий, несмотря ни на что, надежду на осмысленность человеческой истории, в европейской культуре сменился глубоким кризисом, убежденностью в том, что все бессмысленно и пусто.

Его «Фауст», герой которого лишает себя жизни, ощущая себя смутным сном, который снится Богу или, скорее, неясной и коварной Всеобщности, — высочайшее произведение поэзии, в котором скитальческая многонациональность Ленау перерастает во всеохватность, лишенную дунайской окраски. Сегодня в честь Ленау названо международное литературное общество, ратующее за культурное единство Миттель- Европы; в 1911 году Адам Мюллер-Гуттенбрунн, защищавший немецкую культуру в Банате, сопротивлялся попыткам мадьяров присвоить себе Ленау и воздвигнуть поэту в его родном городе, ставшем сегодня румынским, памятник «Миклошу Ленау, венгру, писавшему по-немецки». Херцег, для которого немецкий был родным (он был ярым мадьярским националистом и разделял шовинистские взгляды Иштвана Тисы), резко высказывается против немцев, например, в «Язычниках», зато проявляет симпатию к буневцам. В романе 1916 года «Семеро швабов», действие которого происходит в эпоху революции 1848 года, он вкладывает в уста главного героя слова о том, что его долг — встать на сторону восставших венгров во имя «немецкой верности», ведь он прожил всю жизнь бок о бок с мадьярами и теперь как немец, то есть как честный человек, не оставит их в минуту опасности, пусть даже они восстали против австро-немецкой Вены.

Окружающая Вршац равнина дышит печалью. Мило Дор, современный австрийский писатель, родившийся в Будапеште в сербской семье и живущий в Вене, поведал в романе «Только воспоминание» историю упадка благополучной сербской семьи из Баната, описал грустное оцепенение, приводящее к встрече с бутылкой сливовицы, — в тот миг, когда опустевшую бутылку выкидывают, она превращается в бутылку, брошенную в паннонское море, разве что никакой записки в ней нет. Печаль, как и нигилизм Ленау, — ощущение пустоты, которая тем не менее пробуждает тоску о былом, о ценности и осмысленности жизни. В одном стихотворении Васко Попа обращается «к нашим утратившим память, забывшим о первородном грехе детям»; с характерным для поэтов-авангардистов чрезмерным энтузиазмом он воспевает свободу нового поколения, однако беспамятство и неумение увидеть нравственный конфликт уподобляют молодежь толпе, стоящей по эту сторону добра и зла, аморфной, бесцветной, не знающей ни греха, ни счастья, невинной и пустой.

Какой благородный человек, — говорит мадьярофилка баба Анка, стоя перед могилой Адама, расстрелянного венграми в 1914 году из-за подозрений в шпионаже в пользу сербов. «Благородный человек» — одно из любимых определений бабы Анки. Баба Анка воплощает то, к чему тщетно стремился Фауст Ленау: неувядающее, дьявольское жизнелюбие — непоколебимое, неизменное, эпическое, как сама природа. Бабе Анке восемьдесят лет, но сил и бодрости у нее как у молодой. Она глядит на жизнь свысока, широко распахнутыми глазами хищника, как глядит на жизнь тот, кто крепко держится корнями за принадлежащие ему земли и, бросая взгляд за границы своих владений, видит не мелкие личные неприятности или оттенки нервозных состояний души, а поля и леса, смену времен года.

Неважно, что сейчас она ведет скромную жизнь в маленькой квартирке в Триесте. Уверенность и покой взгляда свысока всегда с ней, стали ее частью. Думая о бабе Анке, вспоминаешь последние страницы, написанные Бенедетто Кроче, который, приводя в смятение своих последователей, с изумлением и трепетом открыл существование чистого мгновения жизни, несводимого к моральному и духовному измерению, — неукротимое «неувядающее жизнелюбие», далекое от нравственных ценностей и размышлений. Кроче называл это мгновение, это утверждение и распространение энергии «экономическим»; для бабы Анки, которая тратит немало денег на других и мало на себя, жизнь — это приходно-расходная книга, юность, брак и старость записаны в ней вперемешку с упоминанием о расширенных или утраченных владениях, вырубленных лесах или купленных полях, — так и у героев Бальзака течение крови в венах подобно денежным потокам. В желто-оранжевом доме, который показывает мне баба Анка, жил Лазар Лунгу, крупнейший торговец свининой в Нижнем Банате, который хотел жениться на Анке. «Тебе охота жить среди свиней, Анка? — спросил ее отец. — Деньги — это очень и очень важно, но это не все. Выбери парня, который тебе по душе, и я его тебе куплю».