Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

Но радость моя была недолгой. Когда я, получив благодарность, встал в строй, Руди Эрмиш дернул меня за рукав и шепнул:

— Посмотри, кто стоит у полевой кухни.

Я взглянул в направлении кухни и увидел солдата, правая рука которого была забинтована. «Значит, Дач приехал. Интересно, какие новости привез он из школы?» — мелькнуло у меня в голове.

После того как батарею распустили, я отозвал Дача в сторону и спросил:

— Как ты здесь очутился?

— Капитан Кернер взял меня в свою машину, — с гордостью ответил Дач.

— Ну а как дела в школе? — с притворным равнодушием спросил я.

— Все в порядке.

— Ну как, ты нашел общий язык с ребятами?

— Конечно. Ребята очень хорошие.

Я осторожно приближался к тому, что интересовало меня больше всего.

— Пришлось тебе обращаться за помощью?

— О какой помощи ты говоришь, Фред?

— К учителям ты обращался?

— Да нет.

— А Софи?

— Твоя Софи заходила пару раз, дала несколько советов, и все.

— Так. А как у нее дела? — поинтересовался я.

— Как это — как дела? Как всегда.

— Она здорова?

— Разумеется, здорова.

— А как выглядит?

— Фред, ты так спрашиваешь, будто не видел ее несколько месяцев.

Я сделал вид, что не слышал его упрека.

— Она что-нибудь передавала?

— Нет, — ответил Дач. — Когда я видел ее последний раз, еще не знал, что поеду сюда.

— Бог как… — Я немного успокоился.

— Назад я не поеду, — сказал Дач. — Капитан Кернер сказал, что, если хочу, я могу остаться здесь. Я, конечно, останусь с вами. Со школой ничего не случится. Все равно на следующей неделе вы вернетесь, тогда ты сам будешь заниматься с ребятами. А я, чтобы не сидеть сложа руки, буду что-нибудь делать на кухне. Наш старшина согласен.

И снова я остался со своими тяжелыми думами и страхом.

За время трехнедельного пребывания в кооперативе я много думал о том положении, в которое попал, и пришел к выводу, что Софи мне дороже.

Однажды на третьем или четвертом году войны, играя на кухне, я нечаянно разбил чашку из сервиза. Спрятал. Несколько дней подряд скрывал это. Однако мое беспокойство было настолько большим, что с того злополучного дня я сильно изменился. Словно желал загладить свою вину, я бродил по квартире и искал, что бы сделать. Ежедневно выносил помойное ведро, собирал игрушки.

Больше того, я даже решил сам вычистить свои башмаки. Увидев меня за этим занятием, сестренка очень удивилась и крикнула маме:

— Мама, наш озорник вот уже несколько дней что-то уж слишком сильно старается. Наверняка что-нибудь натворил!

Не совсем так, но таким же тоном однажды сказал мне и лейтенант Бранский:

— Рядовой Беренмейер, смотрю я на ваши успехи в службе, и мне как-то не по себе становится.

Он был прав. Терзаемый совестью, я изо всех сил старался стать примерным солдатом. Никаких лазеек я не искал. Больше того, сам напрашивался на неблагодарную работу: чистил картошку на кухне, хотя обычно это делали те, кто получал наряд вне очереди; выгребал помойную яму; заступал в наряд за товарища, который по какой-то причине не мог в этот день заступить; убирал туалет, чего никто не хотел делать; по воскресеньям разгружал уголь. В то же время я усердно занимался военными дисциплинами. Попросил у нашего старшины уставы и по вечерам штудировал их. Попросил Петера Хофа посвятить меня в искусство вычислителя и часами тренировался у огневого планшета. Маленького Дача уговорил научить меня наводить оружие на цель. Однажды за этим занятием меня застал лейтенант Бранский. Увидел… и глазам своим не поверил.

— Ваше усердие, рядовой Беренмейер, беспокоит меня! — сказал он, улыбаясь.

Однажды командир нашего взвода и наш старшина попали в довольно трудное положение. Из штаба полка пришел приказ: проверить все гаубичные расчеты в стрельбе по танкам.

Командир орудия собрал нас и спросил:

— Ну как, будем стрелять, товарищи?

Дач все еще был болен.

— Как же мы будем стрелять без наводчика? Плохи наши дела! — сокрушался Пауль Кольбе.

— Это почему же плохи? — спросил я. — Все мы знакомы с прицелом.

— Так-то оно так, дорогой, — ответил мне Руди Эрмиш, — но не забудь, что мы будем стрелять не из противотанковой пушки, а из гаубицы, что намного труднее. Для этого нужна практика, а у нас ее нет.

С самого начала этого разговора у меня появилась мысль заменить Дача, хотя я прекрасно понимал, что со мной будет, если не справлюсь с обязанностями наводчика. И все же, несмотря на это, я предложил:

— Разрешите мне быть наводчиком, товарищи!

— Ну как, ребята, доверим ему наводку? — спросил унтер-офицер Виденхёфт.

— Я уверен в себе, — заверил я товарищей.

Через два дня я прильнул к прицелу гаубицы, которая находилась на огневой позиции взвода на стрельбище.

— Смотри как следует наводи, — советовал мне Руди Эрмиш, который волновался не меньше меня.

— Не беспокойся, Руди, все будет в порядке, — успокоил я его.

— Вон там, за рощицей, должен быть танк. Не торопись. Пусть он подойдет поближе.

— Да не волнуйся ты, — ответил я.

В небо взлетела красная ракета — и показался танк.

Унтер-офицер Виденхёфт, находившийся в нескольких шагах от меня, скомандовал:

— К бою!

Я быстро установил прицел и доложил о готовности. Как это ни странно, но я даже не волновался в тот момент. Мне удалось довольно быстро поймать танк в перекрестие панорамы. Осталось только определить расстояние, внести некоторые поправки и…

Танк приближался. Это была деревянная модель танка таких же размеров, как настоящий танк. Мишень передвигалась с помощью стального троса, приводимого в движение электромотором. Моментами я терял цель из виду, когда она скрывалась за холмами. Наконец танк приблизился ко мне.

— Огонь!

Когда дым рассеялся, я уже не видел никакого танка. И лишь на том месте, где он только что был, стояло облако пыли.

— Прямое попадание! — закричал Виденхёфт, отнимая бинокль от глаз.

Руди хлопнул меня по плечу и закричал:

— Браво, Фред!

Тем временем к позиции приближался второй танк. Я решил и его подпустить поближе. Приблизительно на том же расстоянии, на котором я уничтожил первый танк, открыл огонь по второму.

Земля вздрогнула. В воздух полетели обломки досок, куски железа. Потом все это поглотило густое облако дыма. Снова прямое попадание.

В этот момент я услышал за спиной голос дежурного:

— Если он и дальше так будет стрелять, перепортит нам все мишени, а они нужны для других расчетов.

Кто-то засмеялся.

— Нужно было побольше приготовить, — услышал я голос капитана Кернера.

Третий танк пришлось подпустить еще ближе, метров на триста пятьдесят, так как стрелять с дальней дистанции мешало облако дыма и пыли, еще не осевшей после первых двух выстрелов. И этот танк мне удалось уничтожить с первого выстрела.