Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

Незнакомец распахнул калитку настежь, и тут мальчик увидел, что у него в руках оружие. Много лет спустя, когда ему самому придется стрелять на стрельбище из боевого оружия, он вспомнит, что точно такой же автомат держал тогда в руках и незнакомец с красной звездочкой на фуражке.

Незнакомец медленно пересек двор и подошел к помпе…

— Я принадлежу к молодому поколению, — начал объяснять капитан Каст, — которого не коснулись идеи антикоммунизма. Меня никто не учил ненавидеть русских, не учили меня и бояться их. Страх я испытывал только перед войной, которая принесла нам много горя. И хотя в ту пору я был еще сопливым мальчишкой, я уже понимал кое-что. Например, я понимал, почему мой бородатый уставший отец сменил сильно поношенный, весь в пятнах костюм железнодорожника на полевую форму мышиного цвета, понимал, почему тайком плакала мать, видел, как на ночной город сыпались с неба бомбы, как горели дома и целые улицы, как кричали насмерть перепуганные люди, как сгорел дом, в котором мы жили. Мать забрала меня и уехала из города в деревню, там я и увидел впервые в жизни русского солдата, когда он осторожно входил во двор…

К тому времени, когда Роберт увидел советского солдата возле сарая, выстрелы стихли. Правда, шум машин стал сильнее, а в воздухе висело целое облако густой пыли.

Солдат подошел к помпе и знаком показал мальчугану, чтобы тот накачал воды. Прислонив автомат к стене сарая, он сказал:

— Ну, давай воды!

Мальчик начал качать воду, а солдат все пил и никак не мог напиться. Мальчугану еще никогда не приходилось видеть человека, которого бы так сильно мучила жажда. Сверкающая серебром струйка воды лилась из сложенных ковшиком рук солдата, брызгала на обмундирование, оставляя на нем мокрые темные пятна, лилась на пыльные сапоги. И вдруг мальчугана охватила радость: рядом с ним находится человек, которому нужна его помощь. И он еще сильнее начал качать воду и качал до тех пор, пока у него не заболели руки. И помпа с шумом выбрасывала из себя воду, а солдат все пил и пил…

— Теперь я догадываюсь, для чего ты рассказываешь эту историю, — заметил советский капитан-танкист. — И что же сделал солдат после того, как он напился?

— Его убили, — ответил Каст, — убили в тот же самый день. Вернее говоря, в тот же час. Случилось это у Лисьей горы.

И хотя с тех пор прошло много лет, Роберт Каст никак не мог забыть этого; он хорошо запомнил и француза Жолио с волами, на которых тот работал, и то, как мать увела его со двора, взяв за руку. Не забыл он и того, как на повозке лежали трупы погибших русских солдат, их было одиннадцать. И повозка как раз остановилась под каштаном, на котором до этого гитлеровцы повесили тележного мастера, правда, труп уже сняли, но на одной из веток все еще болтался обрывок веревки… Солдаты лежали рядом, один возле другого…

— Похоронили их в братской могиле, — продолжал Каст свой невеселый рассказ. — И самым крайним слева лежал он, тот солдат. Над могилой поставили памятник из камня-песчаника с красной звездой наверху, А на том памятнике высечены фамилии, и среди них четыре слова: «Гвардии рядовой Тимофей Борисов».

Капитан Борисов поворошил веткой угли в костре. Наступила томительная пауза. Борисов первым нарушил ее:

— Да, тогда многие не вернулись домой с фронта… и среди них много Борисовых. Если ты думаешь, что тот Борисов был моим родственником, то ты ошибаешься.

— Я тебе эту историю рассказал вовсе не для этого, — ответил Каст. — К тому же я еще не досказал ее до конца. Я, например, еще ничего не сказал тебе о подарке, который я тогда получил.

А дело было так. После того как советский солдат напился, он отряхнул с ладоней воду, рукавом гимнастерки вытер рот. И совсем дружески посмотрел на мальчугана. Затем он поманил его к себе пальцем.

Маленький Роберт приблизился к солдату. Русский наклонился к мальчугану и, достав правой рукой из кармана гимнастерки какой-то блестящий предмет, протянул его пареньку. Мальчуган оторопел и подарка не взял. Тогда солдат сам вложил мальчугану в руку этот блестящий продолговатый предмет.

И в этот момент со стороны Лисьей горы неожиданно раздались выстрелы. Солдат выпрямился во весь рост, взял свой автомат и вышел со двора.

— То, что он мне дал, оказалось стреляной винтовочной гильзой, — продолжал свой рассказ Каст. — Видимо, это была памятная для солдата гильза, которую он решил сохранить на память о каком-нибудь бое… На могиле того солдата я горько плакал, потом играл с гильзой, а спустя неделю забыл обо всем, как это бывает с детьми…

Смерть в то время была делом самым обычным, как бы повседневным, таким же повседневным, как, например, голод или пара изношенных до невозможности башмаков. Остаться в живых — вот что было делом необычным.

— Путь, по которому я прошел, прошли тысячи и тысячи молодых юношей и девушек, — продолжал свой рассказ капитан Каст. — Я стал офицером. Несколько лет назад я женился, а перед этим поехал в село, где по-прежнему жила моя мать. Мне хотелось навестить ее и одновременно отыскать у нее несколько дорогих для меня вещиц. Тогда же я нашел и гильзу. И когда эта гильза оказалась у меня в руках, в руках взрослого, самостоятельного человека, я невольно задумался над тем, что было бы со мной и со многими из нас, если бы ваш Тимофей Борисов и миллионы подобных ему простых советских солдат не освободили нас от коричневой чумы гитлеризма.

Костер тем временем догорел. Над болотом протянулась матово-голубая полоса. В молочно-белом тумане, словно маленькие островки, плавали кусты ольховника.

И вдруг вдалеке послышался шум мотора. Каст поднял голову и прислушался.

— Это мои, — проговорил он. — Моему подразделению пора выступать. — Он встал, одернул китель и уже хотел было распрощаться с русским капитаном, но помедлил. — Вот ты назвал нас, немцев, философами, которые из каждой мелочи делают проблему. А я тебе должен сказать, что мы обладаем еще и другими качествами: с тех пор как нам открыли глаза, мы многому научились, узнали настоящих друзей. Правда, немного сентиментальности в нас осталось, но друзьями мы можем быть верными.

Каст достал из кармана френча гильзу и протянул ее Борисову со словами:

— Вот она, та гильза. Возьми ее себе от меня на память.

Распространенная в шестидесятых годах в ГДР практика, когда деятели литературы и искусства направлялись на определенное время на предприятия и в кооперативы с целью ознакомления с жизнью трудовых коллективов и создания актуальных произведений искусства. — Прим. ред.

Фрунзе М. В. Избранные произведения. М., 1965, с. 170.