Алиса Ханцис - Аквариум

В холодильнике у Тео, по традиции, повесилась мышь. Тина достала из сумки, стоявшей рядом с кухонным столом, пакет чипсов, надорвала его и села на крутящийся стул с подстройкой высоты. Кое-что, конечно, изменилось со студенческих времен. Квартира была поприличней, народ посерьезней. Никто после попойки не кормил рыб в туалете, и на столах танцевали редко, но главное оставалось неизменным: Тео притягивал людей. Все, кто попадал в его орбиту, распускались, словно астры. Начинали придумывать, петь, играть, ходить упруго, по-кошачьи льнуть к нему. Много говорили, много пили, пока не засыпали штабелями друг на друге. Он один оставался несгибаем и восседал на груде поверженных, извивающихся тел, сжимая в руке флейту Пана — будто в каком-то модерновом балете. Сколько бы он ни пил — спиртное не брало его. Он говорил, что расслабляется, но Тина замечала лишь, что глаза его начинают блестеть, а голос садится на целый тон. Этим новым голосом он говорил тягуче, на полуулыбке, и те, кто был в его орбите, принимались кружить быстрее и смыкать кольцо, будто стая акул, почуявших кровь. Тогда Тина уходила. Весь низ у нее наливался свинцом, и она превращалась в неваляшку, обреченную качаться взад-вперед, пока не сойдет с ума от невозможности лечь и заснуть.

Её до сих пор терзало чувство, что тогда, в день похорон, у них что-то было.

Она долго не решалась заговорить об этом. Почему-то ей казалось, что с Тео говорить бесполезно, что он сам не помнит, не знает и вообще не парится такими вещами. Голова у него включалась только во время работы.

— Смотри, — сказала она Ми. Они стояли вместе перед огромным аквариумом, глядя на акулью стаю, заслонившую своими телами брата. — Ведь каждая из них думает, что Тео флиртует с ней, и только с ней. А он вообще ни с кем не флиртует.

— Да, — Ми улыбнулась. — Я знаю. У него просто музыка звучит в голове.

Ми была единственной, кому Тина смогла довериться. Она выслушала спокойно: три ее глаза — два живых и один стеклянный — видели в жизни слишком много, чтобы чему-то удивляться. Нежно, по-матерински она взяла Тину за руку, отвела на лестницу и научила курить. Окуная в пламя, как в липовый цвет, хоботок житана, Ми рассказала ей — слово за слово — что Мик давно уже не курит, бережет здоровье. У него даже есть штатная медсестричка, которую он завел после недавнего рецидива.

— И ты терпишь? — вскинулась Тина.

— Ему это нужно, — Ми затянулась надолго, щурясь от удовольствия: хоботок был полон нектара. — Для вдохновения. Ты же знаешь.

Они помолчали. Тина катала во рту новое и терпкое, похожее на слова из чужого языка, полного знойных придыханий и щелевых согласных.

— А Тео не нужно допингов, — произнесла она наконец.

— Да, — пыхнула Ми. — У него есть Муза. Маленькая, вроде колибри. Я видела.

Затушив сигарету, Ми заглянула Тине в лицо, поправила ей прядку волос на виске и сказала:

— Береги его.

Как будто она не занималась этим всю жизнь.

— Детка, мы уходим, — сказала Ми, заглянув на кухню. — Подвезти тебя?

— Так рано? Моль же с няней.

Ми только отмахнулась. Ей хотелось спать.

— Вы пока одевайтесь. Я сейчас.

Она попыталась собрать мысли. Мотоцикл стоял внизу, но руки у нее почему-то тряслись, как у маразматика. А еще ей нужно было что-то забрать у Тео, пока его не закрутило очередным водоворотом.

В комнате было на удивление спокойно, только батарея бутылок, тускло отражаясь в крышке рояля, давала примерное представление о количестве гостей. Сами они расположились на полу — как и в студенческие годы, стульев на всех не хватало, и их просто перестали использовать. Разбросанные там и сям цветастые подушки навевали мысли о кальянах и гаремах. Белое полотенце, намотанное на голову скрипача из оперного, ложилось в картину как прибитое. Голый торс тоже не вызывал возражений.

Они играли в шарады.

Тина склонилась к брату, сидевшему у рояльной ножки с бокалом в руках. С другой стороны от него, для симметрии, стояли в пятой позиции ножки балерины.

— Можно тебя на минуту?

Тео, кажется, удивился, но виду не подал. Они вышли в коридор, ведущий в глубину квартиры — если у такой крошечной квартиры могла быть глубина. Все три комнаты были такими тесными, что у Тины начиналась клаустрофобия. Зато отсюда было рукой подать и до центра, и до ее студии.

— Распечатай мне рассказы.

— А обязательно сейчас?

— Я ухожу. Меня ждут.

Он пожал плечами. Зашел в спальню и сел за компьютер, оставив открытой дверь. Тина, помедлив, вошла следом и опустилась на кровать. Ноги теперь дрожали тоже, и кварцевое сердце в настенных часах колотилось вровень с ее собственным. Волосы Тео серебрились в контровом свете, падавшем от монитора. Зажужжал принтер; листы бумаги шелестели, опадая. Он собрал их в стопку, обернулся. Наверное, лицо у нее было дурацким, но Тео ничего не сказал. Пересел на кровать, чтобы не нависать над сестрой — он иногда бывал невыносимо деликатен, вдруг замечая существование окружающих.

— Вот, — сказал он, протянув распечатку. — С Новым годом.

Он потянулся ее поцеловать, и она вынесла это. Оцепенела, зажмурилась и сидела так, пока не истаяло теплое облачко его дыхания. Теперь можно было встретиться лицом к лицу с новым веком, который не обещал ей ничего нового. Лучшим выходом сейчас было бы сесть на мотоцикл, вырулить по проспекту к мосту и красиво перелететь через баллюстраду. Но она могла разве что разбиться об эту баллюстраду всмятку.

Мик и Ми жили дальше всего и от Тео, и от центра, но им было удобно ее подвозить. Все они как-то очень удачно расположились на карте города — эта карта легла им в масть, и у них никогда не возникало желания поселиться где-то еще. Тина на последнем курсе института переехала в квартирку-студию на втором этаже старого склада. Построенный еще в прошлом — нет, теперь позапрошлом — веке, он казался сырым даже в солнечную погоду, но ей, рыбе, сырость была нипочем. Зато студия была просторной и светлой. Огромное окно глядело в тихий переулок, где между домами просверкивала речная вода. Кирпичные стены были прикрыты, как вуалью, слоем чуть розоватой краски, и Тине чудилось, что комната румянится от удовольствия.

Проснувшись первого января ближе к полудню, она тут же вспомнила о распечатке. Рюкзак с ней валялся в дверях, и пришлось сначала встать, накинуть на пижаму халат и причесаться. Тина почему-то соблюдала все эти ритуалы, хотя никто и никогда не видел ее в утренний час. Ни разу за свою взрослую жизнь она не засыпала и не просыпалась с кем-то еще. Видимо, это нужно было мирозданию для баланса, чтобы Тео мог всегда просыпаться не один. Хотя, по правде говоря, она не знала, надо ли это ему самому. Просто так сложилось.