Алиса Ханцис - Аквариум

— Покажешь? — спросил Тео.

— Нет, — Тина отпила из стакана. — Пока не закончу.

Мик ощутил ядовитый укол куда-то под лопатку. Вот же, блин: никому не известная писательница, и у нее есть целый фанат, который еще и вдохновляется ее творчеством. А сам он никогда никого не вдохновлял. Про Тео в этом контексте лучше было не думать, но он все же не выдержал и подумал. Он бы никогда не поверил, что у серьезных музыкантов тоже бывают групиз, если бы не видел этого собственными глазами. И надо было признать, что Тео, который спал по четыре часа, питался святым духом и пахал как лошадь, умел делать всё с такой легкостью, будто воду пил.

И это тоже.

По крайней мере, у него хватило такта отвернуться, пока Мик вставал из-за рояля, опираясь на трость. Корячиться с коляской в многоэтажке ему не хотелось.

Брат с сестрой вернулись к работе: они искали в художественных альбомах что-нибудь подходящее для обложки нового диска Тео. Им хотелось сделать постановку картины в виде фотографии. Мик полистал один из альбомов и почти сразу нашел репродукцию, которая его всегда интриговала. Двое влюбленных целовались в тесной комнате, и у каждого голова была закрыта непроницаемой белой тканью.

— Смотри, вот это легко поставить.

— Фигня, — сказал Тео. — Затаскано до невозможности.

— А вот это?

Живописная группа из четырех гробов, отдыхавших на балконе, пародировала некогда провокативное импрессионистское полотно. Один гроб, хитро изогнувшись, сидел на пуфике, остальные стояли позади.

— Да, — Тео вернулся к своим иллюстрациям. — Это будет в самый раз.

Уже в дверях он вспомнил, что не спросил про день рождения. Может, придумаем что-нибудь все вместе?

— Обязательно, старик, — сказал Тео серьезно. — Всё, что хочешь. Да ты не переживай за цифры. Я там уже был, ничего страшного.

Под вечер, когда Ми ушла хлопотать по хозяйству, а четырехлетняя Моль, ужасно похожая на Тину в этом возрасте, засела под столом с игрушками, Мик заперся в своем личном видеосалоне. Встреча с братом пробудила вдохновение — вернее, не совсем пробудила, а лишь потыкала его, спящее, в плечо. Дело оставалось за малым. Мик пробежался взглядом по стеллажам с дисками; постоял в раздумьях и открыл шкаф, запиравшийся на ключ. Раньше Тео поддевал его на тему порнухи, от которой его полки должны были ломиться. Но — в этом Мик был абсолютно честен с самим собой — у него никогда в жизни не было этого добра. Для грубой стимуляции Мик был непробиваем. Его влекло исключительно полускрытое, нечаянное и тонкое. Он был из тех, кто вечерами подсматривает в чужие окна при помощи телескопа, хотя и не хотел себе в этом признаваться. Поэтому он и завел Комнату.

Он просмотрел корешки кассет, отснятых там. Большую часть материала он так и не смонтировал, потеряв к игре интерес, так что ориентироваться приходилось по именам участников (главным образом, участниц) и датам. Ни один вариант сейчас не годился. Мик вздохнул. Оставалась кассета, заначенная на такой вот черный день — тоскливый и пустой день примерного семьянина.

Ему чудовищно повезло, что у него была эта запись, ведь они с Ми тогда еще не познакомились. Он только-только приехал поступать, и Тео потащил его в клуб на концерт ска. Что такое ска, Мик не знал и, увидев у входа толпу скинхедов, малость струхнул. Он уточнил, а то ли это место, потому что длинные волосы Тео и его неистребимый выпендреж, который в артистических кругах принято называть апломбом, выглядел здесь красной, как сама кровь, тряпкой. Но брат ничего не слушал и пер напролом, так что пришлось идти за ним, прикрыв глаза, как в детстве при просмотре ужастика. Это потом Мик узнал, что Тео входит в любую среду, как нож в масло, а тогда он был уверен, что брат нарывается и выезжает на голом кураже. Ему просто везет, его ведь даже в школе никогда не били за хипповский прикид.

Они протискивались всё дальше в прокуренное гудящее нутро. Страшные лысые дядьки в берцах и подтяжках давали им дорогу, хлопали Тео по узким плечам, как своего. Они встали перед самой сценой, где уже колбасилась группа: ритм-секция, гитара, синтезатор и духовые, как в джазе. Но на джаз музыка была совсем не похожа. Играли что-то очень ритмичное и заводное, и Мик быстро обнаружил, что колбасится вместе со всеми. По счастью или несчастью, его самого объектив любительской камеры не зацепил. Но зато — он промотал до нужного места и замер — у него было главное.

Рослый клавишник, одетый, как и остальные музыканты, во всё клетчатое, в перерыве между песнями махнул в их сторону: «Давай сюда!» — как Мику почудилось, в шутку. Тео рассмеялся и помахал в воздухе указательным пальцем. Ему проорали в три глотки нечто, что Мик перевел со столичного жаргона как «Струсил». В ответ Тео вскинул согнутую в локте руку и ребром ладони ударил себя по предплечью. Сбросил пиджак, одним прыжком взлетел на сцену. Мик задохнулся от восторга. Брат поменял в синтезаторе регистр и заиграл вступление, чуть пританцовывая в такт, закусив на улыбке губу — тонкий, как щепка, в своей черной водолазке и тугих джинсах, один посреди моря бильярдных шаров. Нафига он торчит в этой консе, думал Мик, он же готовая рок-звезда. Сердце у него колотилось как бешеное — и тогда, и теперь, хотя он знал уже, что ничего не случится и скины не разорвут брата за его апломб, потому что он уже делал это сто раз.

Вокалист приник к микрофону. Он был похож на Мика — тоже коренастый и в шляпе. Тео за его спиной беззвучно подпевал, и ему казалось, что они снова в детстве и кривляются перед зеркалом с воображаемыми инструментами в руках. Тео играет, будто стучит на пишущей машинке — короткими аккордами, передергивая каретку театральным глиссандо. Опытная машинистка не смотрит на руки, и Тео не смотрит тоже. Он смотрит на остальных, будто собирая их воедино. Снимает руки с клавиш, отбивает такт ботинком. Оголенная ритм-секция пульсирует, дышит, постепенно ускоряя темп. Басист с паучьими пальцами коротко и крепко толкает Тео плечом. Тот отвечает взглядом, от которого у Мика вспыхивают уши. Тео показывает вступления, как чертов дирижер, и вступает последним. Всё быстрее и быстрее — Мик, стоя перед сценой, глохнет от рева толпы и шума крови в ушах. Музыканты сливаются в экстазе со своими инструментами. Саксофонист впивается губами в мундштук. Тео качает бедрами взад-вперед и запрокидывает голову, подставляя толпе беззащитное горло. Тромбон, только что висевший вдоль ноги хозяина, встает одним ликующим движением. Мик, сидя перед экраном, чувствует непреодолимое желание подавить растущую на глазах зависть. Он стискивает себя рукой, и давит, и давит, пока из глаз не начинают сыпаться искры.