Алиса Ханцис - Аквариум

Он не стал добавлять, что в этом случае они немедленно выключат свет.

Мик сказал, что собаку надо на время сеанса запереть в ванной, чтобы не покусала ребенка. Тео спорить не стал, хотя смирную и преданную Арлет ему было жалко. Он не знал прежде, что собаки умеют плакать, и оказался к этому не готов. Становлюсь сентиментальным на старости лет, подумал он; сосчитал до десяти и привычным усилием отключился от забот. Когда выходишь на сцену, никому не важно, что у тебя на душе. Просто идешь и работаешь.

Первым делом он подумал, что девушка может зажаться — так часто бывало с гостями, которые боялись, что зрители будут пялиться, беззвучно хихикать и толкать друг друга локтями. Но Ива, видимо, хорошо помнила свой первый раз и шагнула в зеленое море хромакея легко, как в сон.

Мик стоял у аварийного рубильника, опираясь на трость. Это означало, что он будет торчать там, как прибитый, до конца сеанса, и работать придется не только на камеру, но и на Мика. Тео дал девушке полминуты на акклиматизацию и кивнул Тине. Та пустила фонограмму. Мягкое биение сердца поднялось откуда-то снизу, как песок со дна аквариума. Тео долго искал нужный тембр и ритм и, кажется, попал в точку. Девушка словно бы почувствовала звук кожей, прежде чем услышала его: не встрепенулась, не стала оглядываться, но медленно двинулась в центр Комнаты, прямо ему навстречу. Руки она держала широко перед собой, будто плыла. Тео считал такты, чтобы оказаться перед ней в нужный момент. Он поймал левой стороной груди ее маленькую ладонь, и его собственное сердце пропустило удар, который был последним для сердца синтетического: вместо того, чтобы смущенно отстраниться, рука Ивы сжала его грудь. Блин, подумал Тео восхищенно. Воздух в Комнате снова ожил. «Нарциссы, маргаритки и всё такое прочее, — вкрадчиво сообщил сладкозвучный певец из колонок, — отцветут и завянут». Ива едва заметно вздрогнула и повела ладонью выше. Когда зазвучали слова о том, что время побеждает невинность, пальцы девушки уже были у него на подбородке. Тео не халтурил и артикулировал с самого начала, потому что не знал, что именно снимает Ми и как они будут это потом монтировать. Ива тронула его губы; ее собственные губы тронула улыбка, и она стала артикулировать тоже. Тео подумал, что это должно быть красиво на видео. Он вообще старался думать об отвлеченных вещах, потому что от левого соска кругами расходился жар, и ему это было сейчас нафиг не нужно. Еще он подумал, что Ива хочет, чтобы он ее поцеловал. Но он не мог.

Вдох-выдох.

Мы оставим их здесь, потому что искусно смонтированный результат выглядит гораздо привлекательней черновой работы. Вместо этого мы перемотаем пленку назад, в тот миг, когда Тео встретился глазами с бесшабашным мальчишкой, стоя перед единственным в своей квартире зеркалом.

Вдох-выдох.

Он казался себе офигенно крутым. Тело в зеркале не выглядело круто — если уж быть совсем честным, он стеснялся этого цыплячьего тела, особенно на фоне того, что видел иногда в раздевалке перед физрой. Но когда он надевал яркую рубашку и джинсы с жутко модной пряжкой, которую выменял у одного парня на пачку маминых сигарет, он становился как настоящая рок-звезда с плаката. Так думал не он один. Брат и сестра не в счет, они были еще детьми. А вот старшеклассников, которые принимали его в свою компанию, было не обмануть. Ему давали покурить — он из вежливости попробовал, но не проникся; его звали на тусовки, на репетиции в клуб и, главное, на подпольные видеосеансы в подвале этого клуба. Чтобы окончательно добить тех, кто всё еще сомневался в его статусе, Тео сообщил воображаемому интервьюеру, что у него есть даже свой ключ от этого подвала — у сопляка, которому не исполнилось еще и пятнадцати.

Стояла зима, и пришелось напялить куртку, чтобы не околеть на автобусной остановке. Прежде он ездил в клуб на велике, но зимними вечерами ему было стремно катить по темной проселочной улице: на пустыре любили собираться торчки. Тео окинул взглядом вешалку и решил взять ярко-красный мамин шарф, чтобы куртка не выглядела совсем уж убогой. Он бросил последний взгляд в зеркало и выключил за собой свет.

Вообще-то группа, репетировавшая сегодня, была отстойная. Но он старался крутиться рядом, чтобы завести нужные знакомства. Он надеялся, что его возьмут к себе ребята, игравшие что-нибудь путное: ну пусть не ритм-энд-блюз, но хоть не попсу. Потоптавшись на пересадке, Тео наконец-то запрыгнул в полупустой автобус, идущий до клуба. Ему показалось, что в хвосте салона сидит кто-то знакомый, и он обернулся. На последнем сиденье, откинувшись на спинку, отдыхал чувак, которого Тео иногда встречал у школы и на подвальных видеосеансах. Он именно отдыхал: поза была расслабленной, будто он весь день вкалывал у станка. Глаза на сумрачном, спокойном лице глядели по-ястребиному, не мигая. Это был — Тео вспомнил — старший брат одного из ребят в их компании. На фоне этих десятиклассников он казался очень взрослым, хотя ему было, видимо, чуть больше двадцати. Звали его Буль. Он держался особняком, на репетиции не ходил и с мелюзгой вроде него не разговаривал. Поэтому Тео удивился, когда Буль, поймав его взгляд, коротко, по-свойски, кивнул. Тео ответил тем же. Ему стало приятно, что с ним обращаются как со взрослым. Когда автобус подъехал к остановке, Буль нехотя поднялся. Тео выскочил в стылую темноту.

До клуба было минут семь ходьбы, но он решил срезать через переулок. Фонарь в переулке не горел, и Тео не сразу заметил впереди частокол из тощих фигур в отвислых на задах трениках. Он хотел повернуть, но было поздно: вонючую кишку переулка прорезал свист, мерзкий, как волчья квинта.

Чья-то растопыренная пятерня отодвинула его в сторону. Что-то щелкнуло и встало торчком у бедра. Буль опустил руку с окурком, и в его свете вспыхнуло на миг короткое жало.

— Кто тронет пацана — зарежу, как свинью.

Кривые и ломкие, будто призраки, фигуры рассыпались, пропуская их. Темнота снова сгустилась. Нечаянный спаситель дышал ему в затылок, и Тео замедлил шаг. Теперь они шли плечом к плечу — вернее, шли бы, если бы плечи Буля не возвышались где-то в районе его уха.

— Ты на репетицию? — поинтересовались сверху.

— Да, — бросил Тео небрежно.

— Ладно. Давай недолго — покажись и назад. Я на улице подожду.

Буль остановился, не доходя до освещенного двора перед клубом. Ловко подбросил в воздух сложенный нож, поймал в ладонь с мокрым шлепком и добавил:

— И не вздумай смываться через окно. Кругом шпана одна. Я провожу.

Тео показалось, что он подмигнул.

Он почуял нутром, что должен молчать. Вошел в зал, постоял там, подпирая стену ледяной от пота спиной. Гитарист елозил медиатором прямо по нервам, и от этого перед глазами шли круги. Тео решил выйти на воздух, чтобы не оттягивать развязку. Он не знал, что это будет. Ему лишь виделось собственное тело, распоротое сверху донизу, как селедка.