Алиса Ханцис - Аквариум

В паузе перед сменой темы он склонился к самому уху девушки, чтобы не перекрикивать певцов.

— Он дразнит Нерона, этот его хитрый кореш. Заставляет вспомнить о той, ради кого всё затевалось. «Губы, — шепчет он Нерону. — Вспомни ее губы. Скоро она будет твоей».

Он отстранился, чтобы лучше видеть ее лицо — и в этот самый момент император, взятый за живое, издал протяжный стон — самый убедительный по выразительности стон во всей мировой музыке. Щеки Ивы опалило чужой страстью — так резко и так болезненно срезонировала эта страсть с тем, что кипело внутри у нее самой.

Внезапно что-то инородное, змеясь, вползло в музыку — он заметил это по тому лишь, что тональность звука была неправильной. Телефон стоял в прихожей, дверь туда была закрыта, но даже приглушенный звонок невозможно было игнорировать. Он вышел, оставив девушку наедине с распаленным похотью Нероном.

— Привет, — сказала трубка голосом Тины. — Ива там?

— Здесь.

— Дай Мика.

— Его нет.

— Ми?

— Тоже нет.

— Блин, — с горечью заключила сестра. — Я так и знала.

— Мы оперу слушаем, — ответил Тео и, для пущей убедительности, направил трубку в сторону комнаты. — Больше ничего. Я ее пальцем не тронул. Дать ее?

— Не надо, — хмуро сказала Тина, и он подивился, какой она еще ребенок.

Близилось лето — время, когда он, как геккон, начинал искать щели и расщелины. Он спасался от удушающей жары в подвальных клубах, где играл сам и слушал других. Ездил с компанией за город и жил в палатке на речном берегу. Он переставал писать, переставал думать и просто скользил по течению. Он поехал бы в Антарктиду, чтобы перелетовать там, но у него не было денег — не только на Антарктиду, а тупо вообще.

Если бы можно было загадать одно желание, он попросил бы кнопку, чтобы промотать это чертово лето вперед.

Надо было что-то замутить напоследок, пока весь мир не погрузился в экзаменационный угар. Давайте что-нибудь замутим, сказал он. Все притихли.

— Типа чего? — спросил Мик.

— Не знаю. Что-то такое, чтобы вставило, но без допингов. Прочистить мозги. Что-то новое. Думайте.

— На крышу залезть? — предложил Мик. — Или прыгнуть с тарзанки.

— Тупой адреналин. Надо что-то позабористей.

— Я не знаю, подойдет ли вам такое, — сказала Тина задумчиво, — но меня вштырило не по-детски, когда вы меня в подвале заперли.

Она рассказала, как это было круто — выкрутить изображение на ноль и стать летучей мышью, царицей ночи. Она потом даже фантазировала на эту тему: вот если бы наполнить комнату разными предметами, назначение которых непонятно…

— Стоп, — сказал Тео. — Умница. Я понял.

Сначала он еще по инерции думал о комнате с наглухо задраенными окнами. Но тогда это будет аттракцион для одного слепца — или для нескольких, неважно. Остальные же будут скучать и слушать визги жертвы, забравшейся по локоть в ведро с живыми лягушками. Надо сделать иначе: завязать игроку глаза, тогда они смогут наблюдать. Ведро с лягушками тоже отставить. Работа должна быть тонкой, чтобы вызывать не базовые эмоции, а их оттенки; чтобы разбудить в жертве то, о чем она сама не догадывалась.

Он хотел порепетировать на сестре, но вспомнил Иву — и уже не смог думать о ком-то еще. Кому, как не ей, гнувшейся от любого порыва, дано ощутить головокружительный восторг понимания — прозрения, не требующего глаз?

Он перестал спать: времени оставалось мало, еще неделя-другая — и всем станет не до тусовок. Он придумал правила игры. Все должны молчать и никаким иным звуком не выдавать своего присутствия. Не пугать жмурика. Оказавшись у него на пути, замереть и позволить себя узнать. Мы — только зрители, сказал он твердо. Главный — тот, кто беззащитней всех. У него все права: отказаться от игры, если надоело или стало не по себе; выбирать, куда идти и идти ли вообще. Это его аттракцион. Его натуральный, безо всякой химии трип .

Он волновался, кажется, сильнее, чем перед экзаменами по специальности. Ему почему-то ужасно хотелось, чтобы Иву торкнуло, чтобы она поняла и откликнулась. Тогда… тогда что? Он сам не знал, ведь девушка была Тинина. Пусть. Они разберутся потом.

Играли у Тео: там было больше места. Вытащили в коридор всю лишнюю мебель, убрали все предметы, которые можно было нечаянно уронить. Расставили реквизит. Последнюю деталь Тео доделывал накануне, для чего пришлось лихорадочно искать по всем знакомым лобзик. Нашелся он у фаготиста, уже совсем в ночи, и результат получился кривоватым — а если судить по реакции Мика, то и того хуже.

— Это ты перемудрил, — он покачал головой. — Не догадается.

— Посмотрим.

Ровно в назначенный час раздался звонок. Тео сам впустил девушку в квартиру. Остальные были уже в комнате, видеть их ей было нельзя. Ива лишь в общих чертах знала, что ее ждет, но держалась молодцом. Он подошел завязать ей глаза; от волос девушки шел слабый аромат сирени.

Он открыл настежь дверь; положив руку ей на плечо, помог войти и отпустил. Взглядом обвел остальных, прижал палец к губам. Все трое ответили понимающими жестами: он был хозяином, Мастером игры.

Ива сделала пару осторожных шагов, помедлила — и вдруг резко, с оттяжкой, ударила в ладоши. Тео не смог сдержать восхищения. «Акустика», — сказал он одними губами, повернувшись к остальным. Она пытается понять, сколько вокруг народу и есть ли массивные предметы. Ива тем временем пересекла комнату, держа одну руку вытянутой вперед. Коснувшись стены, уверенно пошла вдоль нее, пока не встретила препятствия в виде Ми. Тронула талию, опоясанную брючным ремнем; нащупала кончики волос, полускрывших ремень, и кивнула, узнав подругу. Дальше, к ящику, где лежали, в одном отделении, шершавые теплые булыжники, а в другом — ворох невесомого пуха. Подушку Тео пожертвовал безо всякого сожаления, а вот охладить пух толком не удалось, и парадокса не вышло. Но Ива, кажется, улыбнулась уголками губ, прежде чем двинуться дальше. Отчего-то она решила изменить траекторию, и Тео увидел совсем рядом ее ладони, будто заклинающие пустоту. Понял, что не успеет отойти, и застыл.

Ладони уперлись ему в солнечное сплетение и тут же отстранились. Узнала ли она? Ждала ли подвоха — коварно подсунутого двойника? Он сказал ей, что в Комнате может быть всё, что угодно, но власть — у нее. Что бы там ни произошло, никто не поведет бровью. Это было обязательным условием. Комната — это всего лишь твой сон. Только твой.

Тео стоял неподвижно: согласно правилам, никто из зрителей не имел права трогать жмурика. Ива помедлила и, набравшись храбрости, сделала еще полшажка ему навстречу. Подняла руки — уже не касаясь, но контуром обводя его тело, припоминая, где, на каком уровне находятся его плечи, его лицо? Кончики пальцев, твердые и сухие, легли на скулу. Теперь тыльная сторона руки чувствовала его волосы, и немудрящую загадку можно было считать разгаданной; но пальцы скользнули дальше по щеке, тронули родинку над губой — и лишь потом опустились. Он отступил, давая ей дорогу дальше. Занял место у стены и, вместе с остальными, наблюдал, как она открывает коробки, стопкой сложенные на полу. Он не много успел придумать, но зрителям, кажется, понравилось, а Ми даже спрятала лицо в ладонях, пытаясь заглушить смех.