Алиса Ханцис - Аквариум

Дальше Мик слушал вполуха: он задумался, а самородок ли он сам. Вчера у них была читка сценария, и Ми сказала, что сюжет у него провисает. А Мик никак не мог взять в толк, где надо подрезать: все сцены казались ему одинаково важными, и выбрасывать было жалко. Он решил, что спросит у брата, хоть тот и говорил, что ничего не смыслит в сценариях. Но ведь когда-то его советы сделали Мика — пусть не художником еще, только личинкой художника — какая разница: из мальков рано или поздно вырастают большие рыбы, даже с поправкой на детскую смертность.

Это было еще в школе. Тео сказал, что они давно уже не дети и нельзя больше беззаботно нести пургу. Теперь недостаточно излиться своим творением и бежать показывать всем еще не просохшую бумажку (Мику было почти шестнадцать, но он почему-то смутился). С любым материалом надо работать — даже с тугой пружиной стихов или мелодией, услышанной во сне. Так что, старик, учись строить каналы и плотины. Киркой и лопатой, добавил он и сжал в кулак жилистую руку. Киркой и лопатой.

Как бы то ни было, одного конька Мик сумел найти и даже оседлать. Уже на втором курсе никто не сомневался, что этот жанр точно ему удается: музыкальные видеоклипы.

Он с нетерпением ждал семестра, чтобы реализовать свой новый проект. Площадку нашли еще летом — натурную, шикарную, и даже недалеко, так что можно было смотаться одним днем, если повезет с погодой. День нужен был пасмурный, но, ясен пень, без дождя. Сидя на пассажирском месте фургончика, в котором ехала группа, Мик озабоченно смотрел в окно: прогноз обещал «переменную облачность, преимущественно без осадков», но тучи впереди выглядели зловеще.

Выехали еще затемно и к полудню были почти готовы: выгрузили инструменты и технику, наметили точки съемки. Бабье лето пролетело быстро, день был хоть и безветренный, но зябкий. Сразу за руинами усадьбы, перед которой они расположились, начинались поля, но низкие тучи скрадывали простор, вызывая неуютное чувство на грани клаустрофобии. Кто-то включил проверить фонограмму, и Мик подошел поближе к машине, растирая онемевшие руки, точно динамик стал вдруг печкой-буржуйкой. Музыка была странная. От Тео никто и не стал бы ждать иного, но Мику нравилась эта вещь. Она начиналась с мелодии, которую играли, почередно, то клавесин, то синтезатор, стреляющий отрывистыми нотами, будто космическим лазером. Получался какой-то диалог салонной жеманницы и терминатора.

— Это оммаж, — сказал Тео, когда Мик восхитился придумкой.

— В смысле?

— Homage, — повторил он терпеливо. — Цитата из кого-то, кому ты хочешь отдать дань уважения и поблагодарить за доставленное удовольствие. А вообще-то эта музыка из мультика, и она слишком хороша, чтобы прозябать в неизвестности.

Мик тогда подумал, что брат опять выдумывает. Одно время они увлекались сочинением шутливых рецензий на рассказы друг друга — нарочито заумных, где высасывались из пальца и потом долго обсасывались аллегории и реминисценции, о которых автор и понятия не имел. Когда им это надоело, они перешли на мистификации и стали писать о несуществующих авторах. Это игра, впрочем, тоже была быстро забыта.

Кто-то крикнул, что музыканты готовы. Мик заранее продумал и даже зарисовал, как их расставить на фоне усадьбы. Собственно, само здание, полуразрушенное и исписанное граффити, стояло в глубине заросшего сада и со съемочных точек не просматривалось. Видны были только ворота — в них Мик влюбился сразу, как увидел. Вычурное чугунное кружево с двух сторон обрамлялось каменными колоннами. Камера, панорамируя, должна была в нужный момент взять бескрайнее серое поле справа от ограды. Это будет круто, думал Мик. Такой контраст, такая многозначительность!

Все заняли свои места. Тина, чтобы не мешаться, залезла в кузов фургона и села, свесив наружу ноги в грязных кедах: дождей этой осенью было много, и земля раскисла и хлюпала.

Он, волнуясь, скомандовал «Мотор!». Пустили фонограмму; он стиснул озябшими пальцами листок со сценарием, который и так знал наизусть. Это был уже третий его проект вместе с группой Тео, и он начинал привыкать к тому, что музыканты лишь на экране выглядят эффектно, а сколько за этим эффектом стоит дублей — никому не известно. Перкуссионист с барабаном в виде бочонка, дождавшись своего вступления, наяривал уверенно и попадал в такт, а вот чуваки с гитарой и дудкой вечно казались зажатыми. Мик нервничал, глядя на них, и, чтобы успокоиться, переводил взгляд на брата, стоявшего за синтезатором с двумя мануалами. Вот уж с кем было легко: любивший паясничать в жизни, на камеру он становился удивительно естественным. Он никогда не тряс башкой, как многие музыканты с длинными волосами, и вообще не выделывался. Но ему можно было сказать: Тео, сделай красиво — и он форсировал движения тела и рук, танцующих по клавишам, ровно настолько, насколько нужно. Он чувствовал, как выглядит в кадре, и камера любила его — так говорила Ми.

Ми была оператором.

Здесь мы ненадолго оставим наших героев, тем более что описывать словами музыку — занятие неблагодарное. Итак, Ми была оператором. Не операторшей и даже не оператрицей, как мог бы сказать Мик с усмешкой, если бы не знал ее лично. Она была настоящим профи. Приехала в девяностом снимать здесь документальное кино, да так и осталась. Она была невозмутимой и опытной, и Мика эта опытность сводила с ума. Волосы, как у ведьмы, голос с хрипотцой. Сколько ей было лет, он никогда не спрашивал. Тео при встрече целовал Ми в обе щеки, и хотя братья привыкли всё делить, Мика это задевало. Он был бы рад, если бы Тео обзавелся подружкой, но, к сожалению, неспособность долго сосредотачиваться на чем-то, кроме творчества, была заложена в нем генетически.

Но вернемся на площадку. Там всё как будто бы шло хорошо, и дубля с третьего группа более-менее сыгралась. Мик стал понемногу успокаиваться. Теперь он не сводил глаз с Ми: оставалось всего несколько тактов до начала панорамирования. Мик бросил взгляд в направлении движения, и вдруг…

— Стоп! — заорал он. — Почему в кадре посторонние?

Спустя секунду он понял, что произошло еще кое-что: сквозь прореху в тучах выглянуло солнце. Он подумал, успела ли Ми остановиться. Это солнце ему было совершенно не нужно.

Потом он узнал, что увидели остальные.

Тео показалось, что прямо напротив, выше уровня глаз, включили софит. Он, кажется, сумел не зажмуриться, хотя гарантировать этого не мог.

Тине показалось, что на блеклую картинку с изображением бескрайних полей наложили целлулоидную пленку с нанесенным на нее ярким рисунком. Теперь по полю ехала всадница, и лошадь под ней была неправдоподобно белой на фоне густо-синего грозового облака.

А Ми, глядевшая в видоискатель, увидела, как заброшенный сад по ту стороны ажурной ограды полыхнул золотом, которого до сих пор никто не замечал. Но Ми недрогнувшей рукой повела камеру дальше по плану, потому что была профессионалом. К тому же, будучи японкой, она знала, что ценее всего та красота, что живет лишь миг.