Андрей Битов - Жизнь в ветреную погоду [Сборник]
- Название:Жизнь в ветреную погоду [Сборник]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Художественная литература»
- Год:1991
- Город:Ленинград
- ISBN:5-280-01317-
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Андрей Битов - Жизнь в ветреную погоду [Сборник] краткое содержание
Жизнь в ветреную погоду [Сборник] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Писать надо молча.
Это все мне, право, трудно говорить. Я хочу окружить молчание говорливым потоком, с тем чтобы оно обозначилось бурунчиком над подводным камнем. Я хочу сказать о молчании словами. Задача напоминает желание упасть в обморок. Обморок слова. Не падается.
Но равно невозможно не упасть в обморок, когда уже падаешь в него. Не тогда человек отваливается от письменного. стола, когда написал, что хотел, а когда дошел наконец, через столько слов, до цели и не в силах выдержать ее. На. пределе возможностей — опять невозмож-ность.
6. ПРЯМОЕ ВДОХНОВЕНЬЕ
Памяти, Юрия Казакова
Эпитет либо отличает, либо обозначает; если один и тот же эпитет и обозначает, и отличает, ему трудно работать. Обозначив (а не отличив) эпитетом «художественный, — ая, — ое» слишком обширные области человеческой деятельности:…промысел…литература…кино, определив по признаку, мы теряемся в определении по качеству и выдвигаем категорию художественности уже в. противовес — как редкое свойство редких явлений внутри всей этой деятельности. Но если одним и тем же словом мы определяем и профессию, и ее уровень, и изделия, и их качество, то приходим неизбежно к их неразличению. «…Захочет наказать — отнимет разум». Или, как говаривал один игрок на ход противника: «Без понятия». Если хорошие сапоги тачает хороший сапожник, то и хорошие книги пишет хороший писатель. Но если художественные книги только тогда хороши, когда отличаются художественностью, то чем тогда хороши сапоги — сапожностью?.. И кто делает, и кто носит все остальное? Писатель по природе кустарь, и сравнение с сапожником ему не претит.
Слова «художественный» и «художественность» будто утратили общий корень в современном словоупотреблении — не то омонимы, не то антонимы: одинаково звучат и противоположно значат. Мы не обходимся без интонирования, без подчеркивания, без ударения на слове, чтобы быть правильно понятыми: «художественностью» обладает лишь «по-настоящему художественное», «истинно художественное», «подлинно художественное» и вот даже «высокохудожественное», подразумевающее в противовес «низкохудожественное», что уже абсурд, как «высоковысокое» и «низковысокое».
Произносим — и не- слышим. Язык же свое возьмет, обозначив противоречие. Не только самое высокое, но и самое низкое объемлется одним словом, дискредитируя понятие вплоть до оскорбления: «художества…», «художник…» — от слова «худо».
Это так просто, что вопиет. Это моление о критерии в современной речи, которую не по корням, а по смыслу разорило современное расширенное воспроизводство ценностей (как английских ткачей — станки), порожденное промышленным подходом к ценностям духовным (как разорение почвы, лесов и недр). А критерий, ускользнув, недоказуемый, неуловленный (не столько неуловимый, сколько упущенный), выступает мстителем, покрыв собою совсем иные предметы — не сапоги, чтобы носить, не хлеб, чтобы есть, не воздух, чтобы дышать: некоторое количество переплетенной бумаги, строчек, слов и запятых, обозначенных как товар лишь в подзаголовке — роман, повести или рассказы — «художественное».
Мы пытаемся разобраться в потоке, чтобы выбрать (чем прекрасно отличается литература от сапог, от любой «материи», что она — доступна, что ее необязательно «иметь» как «носить», ее достаточно прочесть). И мы выбираем то, что обладает «художественностью». Художественно, мол, разное: что с художественностью, а что — без. И тут нам опять трудно доказать и трудно с нами согласиться. Чем докажете? По какому праву проводите столь решительную дискриминацию? Ах, по чувству, по вкусу, по чутью?.. А я что, волк? Да пле вал я на вашу художественность; было бы занимательно или злободневно… или: ПРАВДУ давай, а не худо-жество.
Правда — да. Без правды нет художественности. А без художественности бывает правда?.. Знаменито рассуждение Достоевского про правду жизни и лирику: что, если кто-либо во время лиссабонского землетрясения написал бы «шепот, робкое дыханье…», его бы лин чевали, а через сто лет поставили памятник. Но рас терзай тогда Фета (его португальское подобие), не только поэта бы не было… со временем могло бы про — пасть и само землетрясение, потому что пропала бы возможность описывать и помнить. Память народная… Про «шепот» ведь тоже правда. Рождается понятие «художественной правды». Художественность ее признак.
Она признак каждого настоящего произведения, но почему-то каждый раз одного. Не могут одной и той же художественностью обладать сразу несколько вещей всякий раз мы натыкаемся на то, что говорим про раз ное в каждом случае. Что у одного длинно у другого кратко, что у одного подробно другой просто не заме тил. Одно и то же качество повествования: медлитель ность, орнаментальность, сухость, пышность, легкость и тяжесть и т. д. и т. п. — прекрасно в одном и непригодно в другом.
Художественность — есть общий признак лишь ни в чем не сходных единиц, а уникальность — не может, быть общим признаком. Однако именно уникальность произведений, обладающих художественностью, и создает, в сумме уникумов, одно целое художественной культуры эпохи или народа.
Одним из признаков той уникальности, которую мы называем художественностью, для меня как пишущего является непонимание, как это «сделано». Причем непонимание это сродни восторгу: оно не раздражает, а утверждает. Не понимаю я, скажем, как писали Платонов или Зощенко, и, кажется (и слава богу), не пойму уже. И поближе ко мне — не понимаю, как написаны «Хранитель древностей», или «Привычное дело», или… но — стоп! — сколько бы я ни набирал современный ряд, он станет лишь более спорен. А вот что окончательно и навсегда непонятно: как это у наших классиков выходило… От Пушкина до Блока — все, непонятно как. Как можно было «Медный всадник»!.. Ума не приложу.
На берегу варяжских волн // Стоял, глубокой думы полн, // Великий Петр. Пред ним катилась // Уединенная (река?).
Однажды близ пустынных волн // Стоял, задумавшись глубоко, // Великий муж. Пред ним широко // Неслась пустынная Нева.
Однажды близ балтий(ских) волн // Стоял, задумавшись глубоко, // Великий царь. Пред ним широко // Текла пустынная Нева // (и в море) Челнок рыбачий одиноко.
На берегу пустынных волн // Стоял, задумавшись глубоко, // — Великий царь. — Пред ним широко // (Неслась Нева). Текла Нева — Смиренный челн // На ней качался одиноко [6] Черновики цитируются по изд.: — Пушкин А. С. Медный всадник. Л.: Наука, 1978 (Лит. памятники).
.
«…По ней стремился одиноко…»
Что за удивительная ощупь! Нет, это не поиски слова. Это извлечение из… Откуда? Из чего-то сплошного, что представало поэту. Ни одно — слово не совпадает в первом варианте первой строфы с конечным вариантом. Кроме разве точки посреди третьей строки, вокруг которой, как вокруг оси, и крутится водоворот вариантов. До чего же похоже на саму воду, на саму Неву!..
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: