Олег Бажанов - Олег Бажанов. Избранное

– Ау меня День рождения прошёл, – как бы между прочим сообщила Людмила, не глядя на меня.

– Когда? – я переключил внимание на свою соседку по столику.

– Пятнадцатого мая.

– Так это же месяц назад… – начал я и осёкся, вспомнив тот непростой для меня период.

– Я звонила и писала тебе, но ты был недоступен.

– Извини, что не поздравил. Ты же понимаешь…

– Я приезжала несколько раз, но мне никто не открыл дверь.

Я промолчал.

– Гриднев, ты меня бросил? – задала она свой главный вопрос.

– Ты так считаешь? – невозмутимо посмотрел я на Людмилу.

– А ты как считаешь?

– Считаю, что мы можем остаться друзьями.

– Друзьями? – горькая усмешка не шла к её лицу.

– Разве нет?

– Ты – предал меня.

– Ты не Родина, чтобы предавать, – произнёс я сухо. – И давай обойдёмся без высокопарных эпитетов.

– Я видела, как тебе плохо, думала, что нужна тебе… – Людмила опустила взгляд. – Дура, нашла себе идеал! Глупо ошиблась. Мне говорили, что ты неисправимый эгоист…

– Я же сказал, давай останемся друзьями! – я остановил монолог расстроенной женщины, потому что необходимость оправдываться начала меня раздражать. – Между прочим, я никого силой в постель не тащил, и сейчас никого не неволю! Хотя, спасибо, конечно, что была рядом…

– Не стоит! – теперь она перебила меня и поднялась из-за стола, дав понять, что наш разговор окончен. – Приятного аппетита!

Людмила ушла, ни разу не оглянувшись. Гордая. Я успел проводить её взглядом прежде, чем принесли наш заказ. Было жаль эту молодую решительную женщину, но я и сам чувствовал себя болезненно плохо, и ничего не мог ей пообещать. В одном она была права: я далеко не идеален. И это я слышу уже не от первой женщины. Наверное, кто-то и считает себя по жизни идеальным, но если бы дело обстояло так, тогда любого человека можно было бы легко заменить кем-то другим. Но такого не происходит. Жизнь трудна и непредсказуема, и как разобраться человеку, каким он должен быть и как поступать в данный конкретный момент? Чем тут руководствоваться, кроме как душой и сердцем? Мозгами? Но в них бывает такое накачано массовой культурой и шоу-бизнесом!.. Людмила хороший человек. А я обидел её. Пусть пройдет время и память – лучший фальсификатор на свете – превратит всё, что случилось между мной и ей, лишь в доброе забавное приключение. Надеюсь, мы останемся друзьями.

В субботу рано утром Подружные заехали за мной на Колькином джипе. И мы все вместе отправились на турбазу.

Стоял на редкость солнечный июньский день. Когда мы подъехали к невысоким бревенчатым домикам, вразнобой притулившимся под тенистыми кронами прямо между стволов деревьев, застолье в этом лесном лагере уже шло в полную силу, и водка лилась рекой. Но нас ожидали и встретили с распростёртыми объятьями. Для меня за общим столом, где сидело два десятка человек, все эти лица мужчин и женщин были незнакомыми, но очень скоро Подружные перезнакомили меня с друзьями. Компания подобралась интересная: врачи, бизнесмены, чиновники. Разговоры здесь велись в интеллигентной манере даже после нескольких стаканов выпитого спиртного. А наливали от души.

На Руси мужики запили с лёгкой руки Петра I, а в наше время от них не стали отставать и женщины. Не привыкшие к алкоголю, никогда не видавшие виноградников и, как результат, наследственно не готовые к поглощению зелёного змия декалитрами, русские люди во времена Петра приняли новый навязанный им порок со всей отчаянностью славянской души, тогда ещё не развращённой безответственностью и ленью. И сколько сегодня тянущих руку к бутылке людей уже перестали понимать, что они перешли грань и находятся по невозвратную сторону болезни, называемой алкоголизмом. Я эту грань почувствовал. Поэтому к спиртному даже не притронулся. Сидя со всеми, я играл на гитаре и негромко пел песни о любви и весне. Приняв несколько моих отказов от предложений выпить, обо мне, казалось, забыли. И меня это очень устраивало. Писателю всегда интереснее наблюдать за присутствующими. Меня поймёт тот, кто хоть однажды оказывался трезвым в компании с выпивающими.

Через некоторое время моё внимание привлёк седеющий мужчина лет за пятьдесят с именем Антон. Своё участие во встрече друзей он проявлял мрачным молчанием. Пил наравне со всеми, при этом в строго установленное время принимал лекарство, расписанное на внутренней стороне красивой пластиковой коробочки с несколькими рядами блестящих таблеток разного цвета. Он нашелушивал их, как еловые семечки из шишки, и буквально горстью отправлял себе в рот, запивая изрядной мерой водки.

Сидящие за столом молча переглядывались. Видимо, в этой компании не принято было поучать и критиковать другого.

Ещё утром по дороге на отдых Светлана объяснила мне, что на базе собрались её друзья по школе и институту. Встречаются они нечасто, семьями, иногда не видятся по нескольку месяцев, но своих проблем друг на друга не выливают, за долгую дружбу не платят ни деньгами, ни услугами. И потому просто друг другу рады. Все ждут этих встреч, чтобы просто увидеться, вместе расслабиться в тёплой компании и поговорить о самом главном. О чём? О смысле жизни, наверное. Разве есть что-нибудь дороже человеческого общения?

Из-за стола все долго не расходились. Периодически кто-то из гостей вскакивал и бежал к неширокой речке, что виднелась за деревьями, – на так называемый «проныр», но, искупавшись, сразу возвращался обратно к неиссякающим угощениям и неисчерпаемым разговорам.

Молчаливый Антон купаться не ходил, несмотря на нестерпимую жару и катящиеся по лицу струйки пота, рубашки не снимал, иногда брал у меня гитару и красивым баритоном пел – в основном надрывные блатные песни. К нему присоединялся Колька Подружный, и тогда этот дуэт по своей страстности не уступал целому цыганскому хору.

Первой, кто не выдержал, когда Антон стал заглатывать с водкой очередную горсть таблеток, была Светлана Подружная:

– Антоха, ну ты чего?! – возмутилась она. – Жить надоело?

Высокий Антон резко вскочил с деревянной скамьи и неверным нетрезвым движением с беспощадным треском рвущейся материи рванул рубашку. Пуговицы посыпались на землю.

Он стоял, прямой, худощавый, со всклоченными седыми волосами, и был похож на Христа на Голгофе. Во всю его грудь страшным багровым рубцом зиял огромный католический крест.

– А вот чего! – ненавидяще глухо выдавил Антон. – Поняли?

Кто-то из друзей знал историю Антона, но для большинства увиденное стало настоящим шоком. Антон стоял, одинокий и непонятый в своём горе, в своём добровольном отречении от жизни, к которой раньше стремился и теперь устал, гордый своим одиночеством среди не таких, как он. Почувствовав родственную душу и отложив гитару в сторону, я поднялся.