Питер Хеджес - Что гложет Гилберта Грейпа?

— Она… она… да ладно тебе! Ты ж ее видела! — (Эллен без спросу включает радио и требует, чтобы я прибавил газу.) — Глаза у нее. Глазищи такие. Темно-карие. И волосы… и нос… чуть вздернутый…

— Как была одета?

— Нашла кого спросить. Я в моде не разбираюсь.

— Тогда ничем помочь не могу.

— Да ты ж ее обслуживала! Она…

Эллен прорезает сумеречный воздух своим фирменным визгливым хохотком. Смотрю, заблокирована ее дверца или нет. Не заблокирована, и у меня возникает сильное желание протянуть руку, распахнуть дверцу и вытолкнуть сестренку на асфальт.

Но вместо этого говорю:

— Я тебе обязан по гроб жизни, Эллен.

— Оно и понятно, милый братик, а тебе огромное спасибо за сегодняшнее утро.

— Не стоит благодарности.

А чем я подпортил ей это утро? Такое впечатление, что оно уже где-то далеко, году этак в тыща девятьсот восемьдесят третьем.

— Сегодня погодка была как специально для загара, — продолжает Эллен, закрыв глаза. — Спасибо, что испоганил мне утро…

Тьфу ты. Шезлонг.

— Всегда пожалуйста, мы ведь не чужие.

У нее в голосе появляются томные, чуть хрипловатые нотки, как будто после секса.

— Никогда не могла понять, что ты против меня имеешь… нет, понятно: ты приходишься мне братом, а потому лишен возможности за мной приударить. Даже поцеловать меня не можешь, а тем более к себе в постель затащить. А может, это как раз и держит тебя в Эндоре?

Отвечать ей на такие выпады — много чести будет.

— Мы все ждем, когда же будет укреплен пол. В конце-то концов, ты единственный мужчина в доме.

— Как это понимать?

— Ремонтом занимаются мужчины.

— Что?

— Женщины занимаются стряпней. Мужчины занимаются ремонтом.

— Ну-ну.

— В Америке так заведено. У мужчин свой удел, у нас, женщин, — свой, а ты, Гилберт, как видно, не у дел в половом вопросе.

Давлю на газ.

— Приехали, Эллен.

Она распахивает пассажирскую дверцу. Вспыхивает верхний свет, и Эллен впервые видит мое обожженное лицо.

— Лишний раз напомнить решил? Давай, давай!

— В смысле?

— Тебе понежиться на солнышке — это пожалуйста. Мне нельзя. Все справедливо. Прекрасно!

Она с топотом исчезает в доме. А я, пожалуй, еще тут посижу.

Из пикапа мне видно, что Эми с мамой смотрят телевизор. Их освещает мерцающий экран, а так в доме темно. Ага, вот наверху, в комнате Эллен, вспыхивает свет. Моя сестрица стягивает через голову фирменную майку «Сливочной мечты». Даже не потрудилась опустить шторы — не иначе как в глубине души рассчитывает, что я буду подглядывать. Не дождется. Вместо этого я изучаю наш дом. Большой, некогда белый. На крыше давно пора заменить дранку, полы просели буквально везде, крыльцо покосилось. И снаружи и внутри облупилась краска. Отец построил этот дом своими руками в год женитьбы на маме, к их бракосочетанию. Неудивительно, что там все рушится.

Когда я уже готов ступить на крыльцо, Эллен поднимает раму и спрашивает, не желаю ли я посмотреть на останки шезлонга.

— Мертвечиной не интересуюсь, — отвечаю я, входя в дом.

— Теперь понятно, почему ты даже сам себе неинтересен. — Эллен думает, что я ее услышал, но она ошибается.

По ТВ началась рекламная пауза, но Эми с мамой хлебом не корми — дай посмотреть рекламу. Возвращаюсь в кухню, сам не знаю зачем; остается только быстро взбежать наверх и юркнуть к себе в комнату, не столкнувшись ни с кем из домашних. Но под лестницей, в чулане для верхней одежды, замечаю спящего Арни с шоколадной обводкой губ. Не хочется его будить; приноравливаюсь так и этак, чтобы поднять. Наш бутуз потихоньку толстеет и своей массой грозит содрать мне обгоревшую кожу рук.

Теперь наверх.

Ногой распахиваю дверь к нему в спальню. У него двухъярусная койка, причем спит он на верхнем ярусе: считает, что где-то там находится рай. Было время — мы с ним жили в одной комнате. Но я при первой же возможности, когда нас покинул один из Грейпов, организовал для себя отдельный угол. Комната Арни завалена игрушками. До кровати надо пробираться по узкой, извилистой тропе. По утрам Эми аккуратно заправляет ему постель.

Опускаю его на нижнюю койку, с верхней откидываю одеяло, стягиваю с Арни тапки, стягиваю носки, беру его на руки — и слышу хихиканье. Притворяюсь глухим — так ему интересней. Но он говорит:

— А я не спал. Я тебя обхитрил! — (Поправляю одеяло.) — Обхитрил! — не унимается Арни.

Без единого слова выключаю свет. Спускаюсь, чтобы только пожелать нашим спокойной ночи. Эллен сидит в кухне и пластмассовой ложечкой размешивает йогурт. Даже сама брезгует есть из посуды, которую изредка якобы моет.

Перехожу в гостиную: Эми щелкает пультом, переключаясь с пятого канала на восьмой. Мама бормочет:

— …дожить до восемнадцатилетия моего мальчика. Неужели я…

— Что ты, что ты, мама, — встревает Эми.

— Позволь мне закончить.

— Извини.

Мама умолкает, изо рта вываливается здоровенный язык, будто кит, который выныривает из воды глотнуть воздуха, — по каналу «Нэшнл джиогрэфик» показывали.

— Ну вот, забыла, что хотела сказать. — Она замечает меня, глаза на миг вылезают из орбит, голова откидывается назад, потом лицо смягчается. — Господи Исусе!

— Что такое?

— Гилберт, боже мой! На какой-то миг…

— Да что стряслось? — удивляется Эми, выключая звук.

— На какой-то миг мне показалось, что вошел Альберт. Я чуть не окликнула: «Альберт!» Еле удержалась.

— Ничего страшного, мама, — говорит Эми. — Гилберт и в самом деле немного похож на папу.

— Немного? Да он — отцовская копия.

Напрасно я спустился пожелать всем спокойной ночи. Что меня дернуло?

Мама, вытянув губы, сует в рот очередную сигарету. Ее толстые пальцы жаждут чиркнуть спичкой. Спичка никак не зажигается, мама берет вторую. Эми тянется своими толстеющими день ото дня руками, чтобы помочь, но мама крепко стискивает кулак, выпаливает крякающий смешок и топает обеими ногами по полу. Стол дребезжит, со стены падает какая-то репродукция.

— Прекрати топать! — Я срываюсь на крик.

Мама замирает. Потом вытаскивает изо рта незажженную сигарету и достает из пачки новую, уничтожив меня взглядом:

— Это мой дом, Гилберт.

Я киваю.

— По крайней мере, таково мое мнение. Эми? Это мой дом?

— Конечно, мама.

— Эллен? Поди-ка сюда, солнышко.

На пороге возникает Эллен со своим йогуртом:

— Да?

— Это ведь мамин дом, разве нет?

— Это наш дом.

— Но я же мать, верно? — (Обе кивают.) — Эми… Эллен… девочки… ответьте: я имею право топать ногами в своем собственном доме? — Сигарета у мамы во рту дергается вверх-вниз. — Подтвердите, что в своем доме я имею право делать все, что заблагорассудится. И по какой причине? Почему вы считаете, что я имею право делать все…