Питер Хеджес - Что гложет Гилберта Грейпа?

Я слежу за направлением ее взгляда: она видит, как детки прыгают на батуте, как болтают между собой родители, как ребята из нашего района подъезжают и отъезжают на велосипедах.

— Мистер Лэмсон только что подарок привез. Машет тебе, мама.

Она шарахается назад, в темноту. Я отворяю дверь и кричу:

— Спасибо, мистер Лэмсон. Мама шлет вам поклон.

Кивая и улыбаясь, он похлопывает Арни по спине. И сразу направляется к «додж-дарту», где его поджидает жена.

Я кричу: «Торт! Торт!» — и ко мне сбегаются детки. Какие они, собственно, детки — напоминаю себе, что некоторые постарше меня будут. Одному, Сонни, уже тридцать пять стукнуло, зубы почти все выпали. При ходьбе припадает на одну ногу, лицо дергается от тика. Матери его, наверное, под семьдесят; кричит, чтобы подходил за тортом.

— Ты любишь тортики, Сонни, — приговаривает она. — Твое любимое угощение.

Мать Сонни — единственная гостья, которой разрешается войти в дом и повидаться с нашей мамой. Они подруги с незапамятных времен.

Детки подтягиваются к столу, и Эми выносит торт с зажженными свечками. Арни задул их только с пятой попытки, но худо-бедно справился, и детки скачут от восторга. Смотрю на дверь черного хода и вижу маму: прячась от яркого света, улыбается и спокойно наблюдает. Эллен пытается сфотографировать ее за окном, но не тут-то было: мама сразу нарушает молчание.

— НИКАКИХ ФОТО! НЕТ! — кричит она и машет рукой в сторону Эллен.

Та смеется: думает, мама шутит.

— Да ладно тебе, все любят фотографироваться.

— Улыбочка, — командует Дженис.

Мама дает мне знак остановить Эллен. И когда та открывает дверь, чтобы сделать снимок, я в броске хватаюсь за фотик, и у нас завязывается борьба. Но я как-никак еще способен отнять у нее камеру. Дебилоиды умолкают, перестают скакать и подпрыгивать: смотрят, как я пригвоздил к полу Эллен.

Она шепчет:

— Больше никто не дает, да, Гилберт?

Ларри, можно подумать, смотрит фильм, где никакие его слова и телодвижения не могут повлиять на развязку. От этой сцены он, похоже, в восторге. Я всерьез задумываюсь, не впарить ли ему кулек попкорна. Так и хочется прокричать: тут тебе не киношка.

Мама стучит в кухонное окно — просит тортика; Эми отрезает и несет ей здоровенный кусок.

Арни съедает только крем. Потом нацеливается на порцию Рики. Рика — умственно отсталая девятилетка с огромной бугристой головой. Ее мать пытается отогнать от нее Арни. Все происходит рядом с батутом, на глазах у Ларри, который не вмешивается, поэтому я протискиваюсь сквозь шумную толпу к месту сражения Арни. Оттаскиваю его и говорю:

— Нет, Арни. Нельзя.

— Крем! Крем!

— Нет, — отвечаю. — Это для Рики.

Арни подбегает к Ларри, и тот сочувственно заключает его в объятия. Смотрю на своего старшего брата, «мужчину в доме», и думаю: «Одно название — мужчина».

Эми выносит мешок с подарками, и Арни возомнил, что все они — для него одного. Она объясняет: свои подарки он уже открыл, а эти — для его уважаемых гостей.

Пару дней назад мы упаковали шоколадные батончики, леденцы и пластиковые игрушки для вручения деткам. По словам Эми, это признак вежливости, простой знак внимания. Чтобы гости не чувствовали себя обделенными.

Арни снова протестует, Эми перечисляет все его подарки, и он начинает вспоминать. Похоже, на время успокаивается.

Сегодня утром Арни распаковал подарки от родных. Конечно же, первым оказался подарок Ларри: в общей сложности семнадцать коробок. Это была гигантская игрушечная железная дорога, и в каждой коробке находились либо рельсы, либо вагончик, либо что-то еще. Сборка происходила в подвале, и к приходу гостей Арни уже стал изнывать. Дженис подарила сертификат на полет в любую точку Северной Америки, причем на два лица. Эллен уже начала интриговать, чтобы сопровождение доверили именно ей. Эми сшила ему новую пижаму, а я подарил копилку и восемнадцать серебряных долларов [12] Коллекционные монеты, выпускались несколькими партиями с перерывами до 1964 г. . Мама, по ее личному мнению, подарила Арни жизнь и сказала Эми: «Чего уж больше? Право, не знаю». В придачу она его обняла и поцеловала.

Дети развернули свои подарки, слопали шоколад и вконец раздухарились.

— У меня идеи закончились, — сообщаю я Эми.

Внезапно Дженис вскидывает руки и подпрыгивает:

— Кто хочет полетать на самолете?

Гости наперебой кричат: «Да», «Ура» и «Я, я, я!».

Нам с Эми поручают вынести скамейки и стулья. Эллен и Дженис рассаживают деток рядами. Арни занимает место пилота. Остальные сидят на своих местах и машут родителям, пока Дженис проводит предполетный инструктаж, а Эллен — соответствующую демонстрацию.

— Здорово, да? — раз за разом повторяет Эми.

Я окидываю взглядом задний двор: взрослые наблюдают за игрой, повсюду грязные тарелки и оберточная бумага; сидящие рядами дебилоиды изображают авиарейс, мать следит из дома, прижавшись носом к окну, а у меня нет слов.

— Здорово, да? — гнет свое Эми.

— Мм… Да, еще как.

Сейчас четверть пятого; даунов осталось всего трое. Эми хлопочет на кухне. Ларри с Дженис ушли потрепаться на веранду. Эллен мечется с фотокамерой — увековечивает торжество. Снимает всех, кто оказался слева от меня, потом тех, кто оказался справа. А меня — ни разу. Я помалкиваю: делаю вид, что мне по барабану.

Захожу в ванную нижнего этажа и роюсь в аптечке: ищу пластырь. Нахожу заветную коробочку, выбираю нужный размер. Сонни, самый великовозрастный дебилоид, упал на асфальт и оцарапал костяшку пальца; меня призвали для оказания первой помощи.

Только я закончил манипуляции с пластырем, как Эми говорит:

— Слушай, дети почему-то раньше времени ушли.

— Ага, — говорю.

— Но праздник ведь неплохой был, верно?

Завожу длинную тираду — или как там это называется — про невероятный успех праздника и про большую, просто огромную радость, доставленную деткам. А если они разошлись на час раньше, чем планировалось, то вовсе не потому, что им было скучно.

— Эми, — говорю, — детки получили слишком много удовольствий. Они чуть не лопнули. Вот и поспешили разойтись по домам, чтобы окунуться в свое убогое существование. Избыток удовольствий — это болезненно.

Я, конечно, не великий знаток избыточных удовольствий.

Оставшаяся троица вопит: «Гилберт, Гилберт», волей-неволей иду к ним. У меня разработана блестящая схема: чтобы попрыгать на батуте, мы занимаем очередь. Один подход дает право на пятнадцать прыжков, а потом будь любезен уступить место следующему. Мой авторитет непререкаем: я среди них единственный, кто умеет считать.

— Гилберт, Эми зовет тебя на кухню. — Это сообщение передает мне Эллен, не выпуская из рук фотоаппарат.