Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

Мы после еще с ней встречались — не затрагивая, к моему облегчению, матримониальной темы. Одна из встреч прошла у нас за префом — и оказалась последней.

Я вызвался тогда играть мизер. Расклад был неудачный, но шанс оставался — они ж не знали моего сброса. Противники долго совещались — и таки зашли с бубны. Я с улыбкой бросил карты на стол.

— Постой! — воскликнула Дина, сразу смекнув насчет моего сброса. Ну-ка, подними карты! Игра продолжается! Сейчас мы переходим. С пики.

— Но ведь игра уже сделана. Le jeu est faite. Вы зашли, я открыл карты.

— Так не годится! Если мы не переходим, то твой мизер окажется неловленым! А так нельзя. Это нечестно!

— Что значит — нечестно? Отчего же вдруг — нечестно?

Мы не могли понять друг друга, ну вот приблизительно как красные и белые.

Она была взбешена, мы обменялись еще парой реплик, слово за слово, и в итоге всерьез поссорились. Не, ну я б женился, если б она напомнила. Пожалуй. Обещал же. Какое щастье, что есть такая вещь, как преф. Мое предложение руки и сердца таким манером обнулилось как в сказке, как в водевиле. Что наша жизнь? Игра, да. Легкомысленная и дурацкая, как это часто и бывает в быту. Вообще жениться я тогда мог легко, это казалось плевым делом — на фоне моих планов жизни. Жизни и смерти. Все-таки я тогда всерьез подумывал о ненавязчивом, ни к чему не обязывающем самоубийстве. Главная загвоздка была в том, чтоб найти способ избавить живых от возни с такой отвратительной штукой как труп, в который я собирался совершить transfiguration. Думаю, эта вот забота — как бы не испортить публике настроение собой жмуром — многих удерживает от окончательного расчета. Готовность жениться, перед смертью-то — чем же плоха? Мне все равно, а девушке приятно. Так почему нет? Такое можно себе позволить, вполне. И даже нужно, по-хорошему-то! Таков мой message людям, которые подумывают о возвращении билета: надо позабавиться напоследок! Развлечь почтенную публику! И еще же будет шанс: развлекаясь, человек, гляди, и передумает — вслед за тем же мной.

Через какое-то время, через сколько-то дней после тризны я вдруг вспомнил про должок. Димону. Серьезная сумма — 100 рублей! И вот я пришел к его вдове. Сел молча за стол… Ингу было не узнать. Она потолстела в полтора раза с тех времен, когда у нас что-то было. Вместо денег я протянул ей золотое кольцо, из прошлой жизни.

Она взяла его в руку и сказала:

— Кольцо мне не нужно. Только деньги.

— Ну, давай, я продам его.

— Нет, ты его продай, а будет оно у меня.

— Как же я так продам? Заочно?

— Не моя проблема.

— Ты не веришь мне?

— Нет.

— Это хорошо…

Ну, потом мы с ней всё же разочлись. Кольцо у меня купили заочно, вот как щас по интернету. Я занес ей сотку, забрал товар. Была такая тема, что никто из нас друг другу не должен. По крайней мере, говорить нам с ней было не то что не о чем, но даже и — невозможно. Я от нее избавился второй раз, и опять это был новый укол щастья, радость легкой молодой свободы.

Через год или полтора на вдове женился третий человек из нашей компании, человек по кличке Джон. Мы с Димоном были такие два друга не разлей вода, высокие договаривающиеся стороны, а он при нас имел статус как бы кандидата в члены КПСС (с чего вдруг мне, всегда беспартийному, пришло в голову такое дурацкое сравнение? Может, потому, что когда-то в молодости подсознание уговаривало мой мозг таки плюнуть на всё — и вступить в ряды, и зажить богато и весело? При том что на уровне сознания я насчет этого дела ни сном ни духом!). Мы с Димоном допускали Джона в свою компанию и делали вид, что все в ней равны, — такое часто бывает в мужских стаях. И вот после того, что случилось, Джон заместил вакансию, теперь не разлить водой было нас двоих, но это были другие «мы», не те, что прежде. Опять эта странная тема — что мы через общих подружек становимся то ли роднёй, то ли как бы любовниками… На самом деле это чушь, которую я сюда вношу задним числом, через много лет, теперь, когда ЛГБТ тут правит бал. Мы, три друга и Инга, мушкетеры и Миледи, были вместе в ту трупную макаберную ночь, у Димона в съемной квартире. Долго пили водку… Я прилег на диван передохнуть… Проснулся от того, что меня теребил Джон:

— Димон пропал!

— А Инга где?

— В спальне. Спит.

Мы бросились на улицу искать его.

И.

Нашли.

Его пустую оболочку, из которой, освободившись, вылетела душа. В ад — как мне представлялось.

Я был уверен, что дальше жизни уже не будет. Мне — не будет.

Наши общие знакомые долго еще говорили о том, что всё не так просто, кто-то знал, что у нас у всех были запутанные отношения, которые после похорон стали еще мутнее. Тем более после каминг-аута Джона, когда он сперва объявил себя женихом, а потом так и вовсе женился на не чужой нам вдове. Общим местом были тогда намеки на то, что Димон не сам, что ему «помогли» и мотив тут очень простой. Я в бешенстве орал, что всё это чушь собачья. Что Димон всё сам. И никто ему в этом не помогал. Ну никто из нас. Близкие друзья всегда кажутся безупречными, особенно в молодости. Я не верил ни на миллиметр — в то, что Джон мог поднять руку на. И сделать это. Превратить теплого человека в мертвое мясо комнатной температуры. Мясо, мясо, мясо. Казалось бы, при чем тут человек?

Через много лет после похорон, после развода с Ингой — Джон пропал, перестал выходить на связь со мной. Как раз в те недели, когда я залег в больницу — помирать. Дела мои были совсем плохи. Речь шла вовсе не о неудачной попытке суицида, я про это совсем забыл и жил как все. У Джона тогда хранились какие-то мои деньги — у кого ж еще, я доверял ему на все 100. И эти деньги мне бы сильно пригодились, когда всё, что было у меня, стало в очередной раз разваливаться и крушиться. Я уже начал тогда привыкать — и почти привык — к мысли, что скоро мне прощаться с привычным миром живых, у них свои заботы, у меня — свои, у нас ними ничего общего, о чем тут говорить, когда мне скоро на выход отсюда. Но и в самом деле тут довольно простая логика: если человек в скором времени помрет, какой смысл тратить на него дорогие дни жизни и человеческую энергию? Взамен-то что? Ничего. Впереди — тупик. Стена. Точнее, яма. «Разлюбила — уплыла», — как говорил поэт, правда, несколько про другое. В той новой оптике старый друг уже не выглядел таким прекрасным, как прежде… Он стал просто знакомым. И я увидел картинку такой, какой она была в глазах чужих людей еще тогда, в дни похорон Димона: ну вот, Джон запал на даму, она не ответила на его чувство, а тут как раз ее муж при странных обстоятельствах помирает — ну и кому это выгодно, Пушкину, что ли? Проще простого. А может, у них совсем запуталось всё в жизни, и покойник, то есть на тот момент будущий покойник, немного мешал новым любовникам, ну и вот.