Наталия Миронина - Босиком по краю моря [litres]

– Давай вызовем такси и поедем ко мне.

– Знаешь, я не люблю встречаться на территории женщин, – Суржиков спокойно посмотрел на Женю, – что-то в этом есть неприличное.

– Господи, Вадим, а женщине прилично идти в номера?!

– Тоже неприлично, – покачал головой Суржиков.

– То есть ночевать будем в поле? – Женя кивнула в сторону, куда ушел Бояров.

– Да нет, конечно. – Суржиков достал телефон, и уже через полчаса они были у Жени.

Про то, что природа в конце концов берет свое, не писал только ленивый. Но ведь это правда – тоска по любимому человеку иногда превращается в острое желание, которое поборет любые сомнения и опасения. Для размышлений и сожалений лукавая жизнь припасет другое время – минуты разлуки.

Как только Женя открыла ключом свою дверь, она позабыла все на свете – работу, сегодняшний успех, свое расчетливое поведение, нарочитую отстраненность в телефонных разговорах с Суржиковым. Едва они остались наедине, Женя дала волю тому, что чувствовала, но сдерживала в силу характера.

– Я тебя люблю, – сказала она, обнимая Вадима, – я очень тебя люблю. И хочу. Я так соскучилась…

Суржиков выпустил из рук свою дорожную сумку, обнял ее и пробурчал:

– Ну да, Бояров от тебя в восторге. И, наверное, часто в гостях бывает здесь? Близко же от вашей конторы…

– Господи, ты опять про это! Перестань, это такие глупости. Это выдумки, ты сам себя ими пугаешь, – заговорила Женя, но почувствовала, что, с одной стороны, эта ревность ей лестна, а с другой – раздражает. Она сейчас испытывала страсть и хотела, чтобы ей ответили тем же.

– Ну, я не знаю… – Суржиков даже отстранился.

Женя почувствовала, что ее охватывает паника, и она сказала:

– Если ты выбрал такой примитивный способ закончить наши и так не очень продолжительные отношения, то страшно меня разочаровал. Я думала, ты смелее и честнее. И не прибегаешь к подобным уловкам. И еще – не стоило ехать в такую даль, чтобы устроить сцену ревности и расстаться. Мобильная связь – страшно удобная штука. – Женя отвернулась от Вадима. – Давай лучше кофе пить. Во всех фильмах, когда у героев кризис, они кофе пьют. Иногда коньяк. Но коньяка нет.

Пчелинцева помыла руки, включила кофеварку, поставила на стол чашки. Суржиков опустился на диван. Его сумка так и валялась на полу.

– Садись, сейчас кофе готов будет. – Женя была злой и растерянной. Она вдруг вспомнила, что Корольков, который был моложе Суржикова, в такие игры никогда не играл. Вообще Корольков был прост и ясен. А что делать с этим профессором, который сейчас дуется на нее, на своего друга Боярова и на весь белый свет, она понятия не имела. Но точно знала, что не пойдет на поводу и не будет его в чем-то переубеждать. Женя искренне считала, что ее «ты ошибаешься» вполне достаточно. О чем она и сказала:

– Вадим, я школьницей в эти игры не играла. Я или верю человеку, или ухожу от него. А тратить свои силы и время на доказательства недоказуемого – это самое глупое занятие.

Она налила кофе в чашки и добавила:

– Вот еще почему я не хочу замуж. Супруги почему-то считают, что имеют на подобное поведение полное право. С чем я категорически не согласна.

Суржиков молчал. Он и вправду ревновал. Он влюбился в Пчелинцеву со всеми ее особенностями – резкостью, бесцеремонностью, самостоятельностью и желанием независимости. Но что-то сейчас мешало ему освободиться от своей вредности – он вдруг увидел, что вдали от него она безумно счастлива. Тут, в Дивноморске, у нее своя жизнь, в которой ему отведено совсем немного места. И совладать с раздражением Вадим не мог.

– Ладно, – наконец вздохнула Женя, – ты насколько приехал?

– А… – понимающе протянул Суржиков, – не волнуйся, я тебе мешать не буду. Я уеду… уеду… Да, я прямо сейчас уеду… – Он поднялся, подхватил сумку и сделал шаг в сторону двери. Второй шаг он сделать не успел – мимо него пролетела чашка с горячим кофе. Вслед за чашкой пролетело блюдце. Чашка разбилась с глухим звуком, блюдце – звонко. Суржиков испуганно оглянулся. Пчелинцева сидела на высоком табурете с невозмутимым видом.

– С ума сошла? – проговорил Вадим.

– Нет, просто надоел идиотизм, – пожала плечами Женя.

– Знаешь ли…

– Знаю, что либо ты сейчас возвращаешься и прекращаешь дурью маяться, либо мы с тобой расстаемся…

Суржиков внимательно посмотрел на нее.

– Наверное, возвращаюсь. Вон у тебя еще вторая чашка есть. Я же не успею выскочить за дверь.

Пчелинцева рассмеялась. А Суржиков в очередной раз бросил на пол свою сумку и подошел к ней. Он снял ее с шаткого барного табурета, поднял на руки и спросил:

– Трахаться будем прямо здесь? Или можно в спальню пройти?

Пчелинцева расхохоталась. Она обняла за шею Вадима и сказала:

– Где угодно, только быстрее, дорогой профессор, ратующий за чистоту русского языка!

– Что значит – «быстрее»? Я думал, тебе нравится медленно и обстоятельно…

– Дорогой, да хоть как-то давай! И быстрее, а то опять поругаемся…

Суржиков донес Женю до дивана и стал расстегивать на ней одежду. Он что-то ворчал, путаясь в застежках, Пчелинцева ойкнула, мигом сняла с себя все и еще помогла Суржикову.

– Дорогой, и ты все это время нес какую-то пургу, вместо того чтобы?.. – Она выразительно указала на его возбужденный член.

– Ты просто чума, – сказал Суржиков, и потом уже никто из них ни говорить, ни спорить не мог.

…Небо потемнело, а из окна доносился грохот волн. Вадим осторожно пошевелился, но Пчелинцева, которая, казалось, до того спала, схватила его за руку.

– Ты куда? Уже в Москву? – фыркнула она.

– Я бы убежал, но от тебя не убежишь.

– И при этом я никого не держу, – заявила она.

– Понятное дело, – хмыкнул Вадим, – знаешь, я действительно ревную к Боярову.

– Зря. Он хороший мужик, деловой и умный. Еще он порядочный. Знаешь, это по всему чувствуется. По тому, как он ведет себя в Агентстве, как отстаивает сотрудников. Ну, по другим мелочам…

Суржикову тут же захотелось спросить ее, а чувствуется ли, что он, Вадим, порядочный. Но он остерегся. Во-первых, не хотел показаться зависимым от ее мнения, а во-вторых… Побоялся услышать ответ. Он понимал, что Женя скажет правду – он сам знал, что в Боярове всегда бросалась в глаза эта черта – честность и прямота. Сам Суржиков про себя знал, что склонен к компромиссам и не всегда борец. Но это знание он хранил далеко и никому не показывал.

Тем временем Женя продолжила:

– Знаешь, я так скучала. Мне иногда хотелось все бросить и прилететь в Москву. Пусть на один день, но увидеться с тобой. Просто ночь провести, потом вернуться в Дивноморск.

– Я теперь буду часто приезжать, – сказал Суржиков и поцеловал ее, подоткнул одеяло, обнял и прижал к себе. На какое-то мгновение наступил покой, но Пчелинцева в этом состоянии долго находиться не могла.