Наталия Миронина - Босиком по краю моря [litres]

– Что? С лиловым? Он что, его не снимает, раз приметой стал… – не поняла врач.

– С лиловым. Почти не снимает… – пробормотала Женя.

Врач все поняла, и ей стало жалко эту красивую и совершенно измученную болезнью женщину. Но врач на то и была врачом. Она сурово в посмотрела на Женю и сказала:

– Никого больше не было. И никто больше не приходил. Только этот. Он, как мне кажется, хороший человек.

Бояров вышел из больницы совершенно спокойным. Он все понял – ждали не его, а Суржикова. «Это логично. Он – отец, – сказал сам себе Олег, – правда, Пчелинцева не знает, что отцом он становиться не желает. Но, думаю, теперь она догадается». Бояров понимал, что Жене сейчас надо дать время, а потому запланировал следующий визит к ней только на пятницу, то есть через четыре дня. А пока он займется делами на работе и… Суржиковым.

Олег Тимофеевич не рассказал Жене о своем первом звонке в Москву. Он помнил, как Пчелинцева не вышла на работу. Бояров тогда про себя хмыкнул: «Отпуск у этих двоих, видимо, затянулся!» С одной стороны, Боярову было досадно, ведь Женя не предупредила, что не выйдет на работу в положенный день, с другой – он видел, что Суржиков влюблен и ревнует. И Бояров решил пока не звонить Пчелинцевой. В глубине души он не понимал, что Женя нашла в Вадиме. «Он все же такой фат! Умный, образованный, отлично карьеру делает… Но… фат! Вот емкое определение», – думал Бояров, и ему было немного стыдно за эти мысли. А Пчелинцева казалась Олегу почти совершенством – красива, умна, прекрасная фигура, умеет работать, соображает, одевается со вкусом. То есть весь набор достоинств. Ну, кроме характера. Характер подкачал. То есть не самый плохой, но трудный. И когда Олег представлял Женю рядом с Суржиковым, у него щемило сердце. Но признаться себе, что тоже влюблен в Пчелинцеву, он не мог.

Наступил второй день отсутствия Жени на работе. Бояров несколько раз позвонил на мобильный – тот был отключен. «Загуляли совсем!» – решил Бояров и разозлился. «В конце концов, есть трудовая дисциплина!» – воскликнул он и поздно вечером набрал номер Суржикова.

– Вадим, я не могу дозвониться до Жени. Она не вышла на работу и не позвонила. Как-то не очень хорошо, тем более у нее запланированы встречи с людьми, – сказал Бояров, волнуясь.

Там повисло молчание, потом Суржиков спросил:

– Ты серьезно? Она не на работе? А где она? Я-то в Москве! И тоже дозвониться не могу. Думал, обиделась или что еще…

– А должна была обидеться? – неожиданно для себя спросил Бояров. Он не имел обыкновения лезть в чужие дела, тем более личные.

– Ну, всегда есть что-то, о чем невозможно договориться. Хотя, мне казалось, что…

– Тебе казалось что?

– Что договорились.

На этой загадочной фразе разговор был прерван. Бояров увидел, что до него кто-то дозванивается:

– Да, слушаю…

– Олег Тимофеевич, я по поручению Пчелинцевой Евгении Ильиничны. Она в больнице. Вчера госпитализировали. Справки о здоровье по справочным можно получить.

Женщина еще что-то говорила, Бояров схватил ручку и писал все, что слышал, на первом попавшемся листе бумаги.

– Я вас понял, я сегодня же приеду к ней.

– Вас не пустят. У нее высокая температура. И еще… но это лучше в справочном все узнать.

Бояров не стал дозваниваться в справочную, он сразу помчался в больницу.

Старое здание, в котором всегда помещалась городская больница, за всю тревожную историю Дивноморска не поменяла внешний вид. Все те же узоры ар-деко на фасаде, плавные очертания окон, решетки с растительными фрагментами у подъезда. Бояров взбежал на крыльцо и уверенным шагом стал подниматься на второй этаж. Там, согласно указателю, находился главный врач. Бояров хотел потребовать перевода Пчелинцевой в отдельную палату и договориться об уходе, а еще узнать, какие специалисты нужны. Но Боярова остановили – выяснилось, что хлопотать ни о чем не надо: и палата отдельная, и за состоянием смотрят, и специалистов вызовут сразу, как только хоть немного спадет температура.

– Понимаете, тяжело болеет. Такого воспаления легких мы даже у стариков не видели. А тут еще ее положение… – добавила врач. Взгляд ее был хитрым.

– Какое положение?! – не понял Бояров.

– Я так понимаю, вы лицо заинтересованное, хоть и не муж. Мы ее документы видели. А состояние Пчелинцевой тяжелое, поэтому я имею право вам кое-что сказать. Она в положении.

– В каком? – не понял Бояров, но тут же спохватился. – Господи! Да, конечно же, понимаю! И что теперь?! Как теперь быть?!

– Ждать. Только ждать, – ответила врач.

– Я буду навещать ее.

– Вас пока никто не пустит.

– Я просто буду сюда приходить. А вы ей говорите, что ее навещают. Понимаете, она из Москвы. У нее в нашем городе никого нет.

– Ясно, – врач покачала головой, – приходите. Но не рассчитывайте, что я к ней вас пущу. Во всяком случае, сейчас.

– Конечно, я только здесь. В вестибюле, – заверил Бояров.

Вечером он позвонил Суржикову и рассказал все про Женю.

– Это ужасно, я бы вылетел, но сам понимаешь…

– Не понимаю, – оборвал его Бояров, – у нее тяжелейшее воспаление легких.

– Так же сам сказал, что к ней не пускают! – возразил Суржиков.

Бояров растерялся. Ему было очевидно, что совершенно не имеет значения – пускают к ней или нет. Важно просто приехать и быть в одном городе с Женей. И еще – важно, чтобы она знала, что она сейчас не одна.

– Как хочешь…. Я считаю, что ты должен приехать. К тому же… Извини, но я знаю. Мне врачи сказали, Женя беременна. Почему-то мне кажется, что ты должен это знать.

– А я знаю. Она мне сама сказал. И мы даже обсудили этот вопрос.

– И?

– Послушай, Олег, тебе не кажется, что это наше с Женей дело.

– Да, конечно. Но она сейчас одна, тебя нет. Ей важно, чтобы ты рядом был. Что бы вы там ни решили.

– Я не могу вылететь сию минуту. Нужно время. А что касается второго вопроса, мы все обсудили.

– Когда? Когда обсудили? – вдруг спросил Бояров.

И тут Суржиков замешкался с ответом.

– Я, кажется, понял. Я тоже слышал эти ее рассуждения про жизнь без детей. Но ты же понимаешь, что одно дело рассуждать так и совсем другое – ждать ребенка, – догадался Бояров.

– Ты рассуждаешь, как женщина. Или как врач-акушер.

– И то, и другое – вполне общечеловеческая позиция. И я не понимаю, почему мужчина не может так думать.

– Господи, да может, может…

– Вадим, ты приедешь? – напрямую спросил Олег.

– Не сейчас. Когда же – ответить затрудняюсь, – прямо ответил Суржиков.

Бояров повесил трубку, и с этого момента не проходило дня, чтобы он не заехал в больницу к Жене. Его по-прежнему не пускали к ней. Но он говорил с врачом, которая все больше оттаивала при в виде такого мужского беспокойства. Она становилась разговорчивее, давала советы и делилась прогнозами.