Наташа Маркович - Anticasual. Уволена, блин

Мне вдруг, в одну секунду, становятся безразличны все мои мужчины. Условно мои. Терминатор Вова. Саша. Дима. Еще один, который был до Терминатора, с которым у меня большая и светлая платоническая любовь.

И вообще, хватит думать о том, что с ними всеми делать. Пусть они думают, что со мной делать.

Видимо, сгорел очередной предохранитель. Ну и слава богу. Надоела мне эта круговерть. Всем спасибо за горячее — и не очень — участие.

Я еду по воскресной солнечной Москве, и меня опять переполняет счастье. Я свободна. Вот у меня организм! Только бы веселился, лишь повод дай.

Я ни в кого не влюблена. Наверное, первый раз за последние четыре года, с тех пор как с мужем развелась. Видимо, пока я состояла в своем долгом и необычайно добропорядочном браке, организм соскучился по страстным взаимоотношениям, и меня сорвало с резьбы. А теперь у меня этой страсти переизбыток, хоть лопатой выгребай. Мне надоело так, что даже думать об этом не хочется.

Может, у меня очередной этап в жизни закончился?

А может, я просто постепенно становлюсь холодной и циничной? У кого бы узнать?

И еще интересно: это хорошо или плохо?

Вот что я заметила. Все идиотские и параноидальные мысли приходят по выходным. Мозгам, видимо, нагрузки не хватает, вот они и придумывают себе развлечение. В будни как-то не до этого.

Мне тем не менее реально очень страшно. Я живу на грани фола, с минимальным запасом прочности. Такое ощущение, что я прыгнула в пустоту, не видя то место, где мне необходимо приземлиться. И вот я лечу, лечу, а земли все нет и нет. Порой меня пытается охватить паника, но я не позволяю себе даже думать об этом.

Сразу хватаюсь за какое-нибудь дело. Пишу, считаю, изучаю ресторанные дела всякие. Помогает.

Друзья все время спрашивают, что у меня с рестораном. Даже отвечать неохота. Утешает одно — люди, которые в этом знают толк, меня очень даже понимают. Рестораторы, риелторы. Они говорят: «Четыре месяца! Наташа, это ты еще не долго ищешь! Найти помещение — это самое сложное».

Я-то уже знаю, но объяснить друзьям не могу. Смотрят с недоверием. Еще бы, я бы тоже не поверила на их месте. Я сама четыре месяца назад думала: ха, сейчас мы в момент все сделаем! И не верила тому, кто меня предупреждал. Наивная.

Господи, поскорей бы определиться.

Мы с Леной, как контрразведчики, всеми доступными методами добываем информацию про помещение на Смоленке. Оно нравится мне все больше и больше. Несмотря на космическую цену. В общем-то, выделываться глупо, надо сказать.

Дешевле хорошее помещение и не найти. А здесь есть все. Оборудование, персонал, клиенты. Потенциал, в конце концов. Оно очень уютное, четырехуровневое, с кучей маленьких телевизориков и большим экраном. Там необыкновенно притягательно, туда хочется идти вновь. Я уже влюблена в него.

Я подумала и выставила таинственному господину Огурцову свое ответное коммерческое предложение. Теперь он думает. Обещал ответить до конца недели.

Пока он думает, я изнываю от нетерпения и бездействия.

Рано-рано утром позвонила мама с печальной новостью.

У меня умерла бабушка. В маленьком городе Серове, за хребтом Уральских гор. Я плачу, но не от горя. Я плачу, потому что на земле стало меньше одним человеком, которого я очень-очень люблю.

Ее смерть сама по себе — не горе, так лучше. Бабуле моей около ста лет, последние годы она не видела, не ходила, была слабенькой и немощной. Только ум ее почти всегда был при ней. Иногда она плакала и говорила:

— За что же боженька на меня рассердился, не берет к себе?

Бабушка была божьим человеком. На таких смотришь — и видишь свет. За всю жизнь она ни с кем не поругалась и ни про кого не сказала плохо. Почти все светлые воспоминания детства связаны у меня с ней.

В ее доме всегда было тепло, она по утрам растапливала печку, пекла оладьи и говорила:

— Внученька моя, вставай.

Я, сонная, ела оладьи, малину с молоком, а она мыла посуду. Она всегда что-то делала.

Бабушка была глубоко верующей. Никогда не садилась за стол, не ложилась спать, не помолившись коротенько, шепотом.

Вера ее была внутри, а не снаружи, как будто и не вера даже, а глубинное знание.

Мы только один раз говорили об этом. Я была маленьким коммунизированным атеистом и принесла ей почитать книгу «Овод». С этого я решила начать свою борьбу с бабушкиной отсталостью. С нетерпением ждала, пока она ее прочтет и, дождавшись, приступила к политбеседе.

— Ну как? — говорю.

— Что как?

— Как книга?

— Очень хорошая.

— Ну и что ты теперь думаешь?

— Про что?

— Про бога.

Бабушка в недоумении и непонимании разводит руками:

— А что я должна думать?

Она даже не очень поняла, мне кажется, в чем был мой заход. Все эти игры были не для нее.

Вот я и думаю теперь, как же знание и вера отличаются друг от друга!

Веру можно поколебать, а знание, наверное, нет.

Ведь, согласитесь, глупо, например, спрашивать у меня, верю ли я в то, что меня зовут Наташа?

Я могу придумать сколько угодно философских штучек-дрючек, подвергающих сомнению этот факт, но в глубине души я знаю, что на этой планете меня зовут именно так. И наоборот. Мне часто говорят, что я хорошая. Я верю в это. Но то и дело подвергаю сомнению, терзаюсь и делаю глупости. Вера в это есть. Знания нет.

Бабушка не была очень уж грамотной. Она не задумывалась о смысле жизни, формировании мировоззрения, духовном росте. Она просто жила, спокойно выполняя свое дело, любя нас и точно зная, что ей делать каждую секунду времени. Невербальное знание. Мудрость.

Мы все щенки по сравнению с ней в духовном развитии, вместе со своими тренингами, Интернетом, книгами, размышлениями, практиками, беспрерывной рефлексией.

Я плачу, потому что не поехала попрощаться с ней. У меня нет денег, и я виновата в том, что их нет именно сейчас. Еще один камешек в моей душе. Виновна.

Я никому из друзей не говорю, что она умерла. Не хочу пока. Будут пустые разговоры. Суета.

Когда я приезжала к ней в последний раз, после большого перерыва, я волновалась. Думала, что она будет плакать, и мне хотелось ее утешить. Она уже не могла вставать от слабости, почти не слышала и совсем не видела. Когда узнала меня, сказала только одно, как раньше: «Внученька моя». Я расплакалась у нее на груди. Она не проронила ни слезинки, только гладила меня по спине твердой высохшей рукой и повторяла:

— Не плачь, не плачь, не плачь…

Даже в таком состоянии она была во много раз сильнее меня.

Для меня именно с нее начинается наша семья. Ева.

Бабушка родила троих детей, которые нарожали ей внуков, те правнуков, те в свою очередь праправнуков.

Ее многочисленное потомство мотает по свету, мы все разные, и нас уже сложно посчитать.