Юрий Мамлеев - Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

Валера опять заржал.

— Молодец, папаня! Хвалю за сравнение. Но с членом у меня всё в порядке. Правда, бабьё быстро надоедает…

— У тебя всё так. Работать надо, деньги нужны, чёрт побери. Презренный металл овладел всем миром. Социалисты в заднице оказались.

— А мне плевать. Хотя вы все в заднице у павиана оказались — социалисты, буржуи и все вместе взятые. Человечья для вас слишком комфортна, я думаю, не заслужили.

— Как ты смеешь так говорить?! — Антон Геннадьевич окончательно разозлился и забегал по комнате. — Бугай здоровенный! Люди страдают, а ты… На что ты, в конце концов, намерен жить?! Нас с отцом ты скоро высосешь… Что жрать будешь?

— Плевать. Мне много не надо. Мне и так хорошо. Родина-мать прокормит.

— Не то время сейчас! — взвизгнул Антон Геннадьевич разгорячённо. — Сейчас нам только Бог может помочь!.. Кстати, у меня как-то выпало из ума, а как ты относишься к вере?

Валера опять хохотнул.

— Да по фигу. Не верю я ни в веру, ни в неверие. Все морочат голову, и верующие, и неверующие. Все дураки.

— Вот умный нашёлся, — Антон Геннадьевич вдруг присмирел, видимо, от того, что разговор пошёл о религии, тихо снова присел на диван и вдруг торжественно, даже таинственно произнёс:

— А собственная смерть тебе что, тоже по фигу?

Валера опять заржал. Вот этого Антон Геннадьевич, при всех своих сомнениях относительно веры, не ожидал. Валера проговорил сквозь смех:

— Тоже мне, напугал. Мы каждый вечер умираем, засыпаем то есть, без всякого чувства, что мы живём. Ну и заснём не на ночь, а навсегда. Что особенного? Тоже мне, гомосексуализм, всё прилично.

Неуместное упоминание о гомосексуализме чуть было не вывело Антона Геннадьевича из себя. Он крякнул, но неожиданно спросил:

— А вдруг продолжится?

— А мне по фигу. Ну, продолжится хоть где, хоть в другом мире, в каком-никаком, мне плевать. Я не возражаю, пусть опять пыхтит жизнь там иная какая-нибудь. Не на этом же маразме всё сошлось.

— Что тебе всё в жизни не нравится?! Кошмар! И это мой сын!

— Да всё мне нравится, отец, — наконец умиротворённо ответил Валера. — Только мне по фигу, нравится мне или нет. Но я не возражаю. Я тут одну тёлку за час с лишним четыре раза трахнул. Говорят, только львы так могут.

— Поздравляю. Но львы могут гораздо больше. Не нам с ними равняться… А если говорить серьёзно, Валерий, по-человечески, то у меня к тебе просьба большая.

— Могу.

— Поприсутствуй, пожалуйста, на моих сеансах психоанализа. Ты человек неглупый, может, втянешься, хотя бы с полубезразличием. Я, сынок, твоё мировоззрение не хочу и не могу менять. Бог создал человека со свободной волей. Но, может, ты потянешь это дело. Вдруг! Я тебя обучу психоанализу, дело это хлебное…

— Ладно, ладно, посмотрю. Для смеха.

Антон Геннадьевич направился к выходу из комнаты, неожиданно обернулся и сказал:

— А я тебя, сынок, зачал не как лев, а как человек, лицом к лицу с твоей матерью, без всяких извращённых позиций, как положено, благородно… Эх вы, третье тысячелетие…

И Антон Геннадьевич вышел. На этом беседа отца с сыном закончилась. Но на следующий день страсти не притихли. Правда, утром пришла Елена Викторовна, мачеха. Но, услышав, что её Антон и его сын чего-то спорят, не евши, не умывшись, сунулась к ним и заявила, что уходит в кухню готовить обед. Между тем спор между отцом и сыном продолжался, но почти в дружеском духе. Валера наконец спросил у отца, что это за «девка» появилась у деда.

— Ты ничего не знаешь, — слегка возбудился Антон Геннадьевич. — Шляешься по ночам неведомо где, а Ниночка уже у нас была, мы познакомились…

— Ничего себе. Мне по фигу, но только этого не хватало.

— Не смей так говорить о моём отце. Он тоже имеет право на личную жизнь, хоть и глубоко стар.

— Где же он эту Ниночку подцепил?

— Там, когда милостыню просил. Подошла очень интеллигентная женщина, лет около сорока, прямо какая-то неестественно добрая, словно с дореволюционных времён по своей душе, и подала ему не монетку, а пятьсот рублей. Видно было, что сама-то скромная, не денежная, а такую сумму вручила незнакомому старичку. Дед твой ошалел, и разговорились, мол, что и как. Кончилось тем, что дед пригласил её в ресторан. Там и развернулись душевно…

— Классно! — захохотал Валера. — За это всё деду прощу, надоедал он мне последнее время.

— Прекрати!

— И что?

— Любовь пошла. Ниночка давно развелась, одинока, имеет свою квартирку и где-то преподаёт… Ты не замечал даже, что отец мой не ночует у нас частенько…

В этот момент из коридора в комнату внука ворвался разъярённый дед.

— Он вообще всё, что вокруг, не замечает! — закричал Геннадий Петрович, слегка трясясь. — Он не замечает даже, что сегодня сорок дней с ухода на тот свет его двоюродной бабушки, моей любимой сестры… Ему на всё плевать!

Валера смутился.

— Да я вроде помню, дедуль, сегодня сороковой или пятидесятый день, что ли?

— Хам! Ты хоть понимаешь, что произошло?! Она у-мер-ла! — чуть не взвыл дедушка. — Ты понимаешь, что это слово значит и какие последствия?! Да или нет? Ты как к смерти относишься?

— Да никак, — сказал Валера и заржал.

Дедушка Геннадий Петрович онемел. Онемел и его сын Антон. Он же и первый заговорил:

— Кошмар! У моего сына нет ничего святого!

— А что, сказано прикольно, — вдруг возразил дед. — Надо сказать, Валера, что, если вдуматься, очень смелая и даже глубокая мысль. Обязательно расскажу Ниночке об этой концепции…

И Геннадий Петрович вышел.

— Довёл деда, — покачал головой Антон. — Он даже вашим языком заговорил, прикольно, мол. Доведёшь, он ещё свою божественную Ниночку будет гёрлфрендом называть… Прости Господи, слово-то какое омерзительное, как ползучая оккупация…

— Я таких слов не употребляю. А «прикол» — это хорошее русское слово. Деда я теперь уважаю, герой он, по существу.

— Ладно, пойдём на кухню, хоть в чём-то поможешь мачехе.

— Так и быть. Ленке помогу, она баба океистая.

— Опять за своё!

— Почему? Это слово — неологизм, такого слова в английском языке нет. Считай, оно наше.

— Во Франции использование английских слов, тем более на телевидении, запрещено… И показ нефранцузских фильмов ограничен. Вот так надо любить свой язык и свою культуру, иначе погибель…

— Да ладно… Разберёмся…

…За обедом Ленка, дама весьма учёная, очень активно поддержала идею присутствия Валеры на психоаналитических сеансах.

— Валерий, — строго сказала она. — Мы все желаем тебе счастья. А без понимания того, что такое сумасшествие, полное безумие или даже идиотизм, в современном мире не проживёшь. Это же тебе на пользу пойдёт. Выработается реалистичный взгляд на современных людей, и тебе будет легко в любой точке земного шара, куда бы тебя ни занесла судьба…