Юрий Мамлеев - Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

а) о Боге в понимании доисторических запрещено было даже упоминать;

б) говоря так, Вагилид ставил себя в исключительное, верховное положение по отношению к обществу.

Этих двух пунктов достаточно, чтоб четвертовать. Но Фурзд взял Вагилида под свою абсолютную защиту из-за каких-то своих соображений. А с Фурздом Террап не мог не считаться.

Террап ел, ел, и вскоре его мысли оказались поглощены вопросом: возможно ли обойти власть Фурзда? И к концу обеда решил, что это никак невозможно. Окончив трапезу, Террап с отвращением подумал о том, что теперь ему необходимо заняться государственными делами. Предстояло подписать несколько указов, подготовленных ведомствами по здравоохранению, и к тому же ряд указов, касающихся наук, а также черной магии. Все это было сложно, но неизбежно.

Террап прошел в свой главный рабочий кабинет. По стенам — два аквариума, разная аппаратура и гигантский рабочий стол. Террап стал копаться в приготовленных для него бумагах.

Сразу, не раздумывая, подписал указ о черной магии. Закончив срочные дела, Террап обнаружил небольшой доклад, точнее, донос о непредсказуемом росте злобности населения по причине краткости жизни. Этот доклад поставил в тупик Террапа, так что он даже вспотел. Он знал и по другим источникам, что злобность увеличивается, растет себе и растет. Но он не понимал, почему причиной была именно краткость жизни, хотя в разных докладах было показано, почему раньше это меньше задевало чувства людей, а именно в данный период стало приводить к душевному взрыву. Лишь один докладчик писал, что это явление необъяснимо.

Для Террапа «необъяснимо» было другое: почему вообще краткость жизни может приводить людей, толпу в ярость. Особенно раздражали его те места, где говорилось, что в людях существует некое внутреннее чувство, что их жизнь ненормально короткая, не надо даже сравнивать, например, теперешнюю продолжительность жизни человека с течением жизни животных или других существ, включая доисторических людей. Самого Террапа, конечно, продолжали пичкать всякими средствами, но в принципе он полагал, что в любом случае продолжительность жизни объективно достаточна. «Почему же доисторические жили меньше слонов или воронов и не бунтовали, а мы живем чуть побольше кошек и вопим? — настороженно рассуждал он, шепча: — И потом, как сравнить жизнь доисторического слона, которого сейчас нет, с течением времени у нас. Время-то течет иначе, по-иному».

Он опять уткнулся в бумаги. В одном докладе писалось о том, что увеличение злобности из-за краткости жизни связано с приближением второго конца мира, конца оставшегося человечества. Этот доклад привел Террапа в тихое недоумение. Он написал: «Арестовать докладчика». Во-первых, как он смеет трезвонить в официальной бумаге о якобы близком втором конце мира, бесповоротном и окончательном?

«Когда я плаваю в бассейне, — думал он, — я не чувствую никакого конца, а в этот момент моя интуиция работает безошибочно. Я проверял много раз. Во-вторых, как он смеет называть наше человечество остаточным? Доисторические были монстры, а мы — нормальное человечество».

И Террап написал дополнительно: «Пытать в секретной тюрьме».

Посмотрел на потолок, на аквариумы.

«Зачем так бояться смерти? — сказал он про себя. — Предположим не самое лучшее: после смерти я стану носорогом. Ну и что? Главное, что я останусь, продолжу жить».

Террап встал и посчитал, что на сегодня хватит. Вечер, как всегда, был посвящен разврату.

Фурзд был озадачен, как искать омст, если даже такая прожженная и умудренная тварь, как Гардиста, не знает, где искать? Он чувствовал, что не врет черная ведьма. «По глазам вижу», — повторял себе Фурзд. Он сидел в своем кабинете, который называл поисковым. Туда стекалась наиболее проверенная информация и тайные указы Террапа. Прочитав последний, Фурзд поморщился и прошипел про себя: «Неужели он не понимает, что Дом первого безумия нельзя, невозможно контролировать?» Отбросив бумагу, Фурзд опять подумал о сверхнаслаждении. И решил, что надо окунуться в свой болотный бассейн, прежде чем что-либо сообразить насчет омста и сверхнаслаждения.

Болотный бассейн был любовью Фурзда, он лелеял его. Вообще вода как вода, но с добавлением реальных болотных элементов, тины, зелени, микрочастиц всяких и маленьких полугадов.

После короткого купания в болотном бассейне Фурзд чувствовал себя особенно блаженно. Он готов был расцеловать Вселенную, и заодно голова его работала лучше. Врачи пытались объяснить это, но не могли, и Фурзд их прогнал. Он вовсе не презирал естественные науки, но для себя предпочитал что-то более радикальное или просто необъяснимое. «Соловушка ты мой», — называла его одна из жен.

«Соловушка» вошел в бассейн и окунулся с головой в тину. Выпорхнул, окунулся, поплыл и через 10 минут вылез весь такой зеленоватый, но бодро-энергичный. Прислуга обтерла третье лицо государства, и он похлопал ее по мордашке, чисто дружественно. Ауфирка словно улетела на небо.

И действительно, его озарило. Он даже хлопнул себя по животу. Обычная привычка в Ауфири. Он вспомнил о распущенности не так давно. Волею Террапа он был назначен главой так называемого бюро по расследованию неведомых проявлений человека. Довольно двусмысленный титул, тем более что и Террапа больше всего раздражало слово «неведомые». «Нам все ведомо», — твердил в своих речах Террап. И конечно, крупно ошибался в этом.

«Все самые жуткие проявления человека мы знаем через секретные службы, например. Но есть еще что-то неведомое… Бр… Бр…» — думал в то время Фурзд. И действительно, были такие думы. Фурзд тогда мысленно извинялся и ставил свою резолюцию на таких докладах: «Засекретить даже от секретных служб». Доклады о «неведомом» поступали редко. Ну, раза два в году, но они впечатляли даже каменных натур. Бюро было распущено, однако Фурзд знал по докладам и один раз встречался с самым изощренным спецом из этого бюро, с неким Крэком. Маленький, толстый, подвижный, средних лет, но лысенький и необычайно веселый — таков был Крэк с виду. Что творилось у него в душе — Фурзд даже не хотел вникать. В докладах, правда, не говорилось ничего о сверхнаслаждении, но кому же, как не им…

Немедленно он потребовал, чтобы к нему вызвали Крэка. Сейчас же.

Пока вызывали, Фурзд быстро просмотрел доклады о семейной жизни в стране. В целом страна всегда отличалась полной хаотичностью. Закон здесь разрешал почти все. Многоженство, многомужество, свободная жизнь во всем ее блеске, свобода детей по отношению к родителям, вполне допускался, к примеру, садомазохизм и так далее — все тонуло в дикообразном хаосе. Существовал только один пень, как говорили в Ауфири, то есть одно недоразумение. Речь о кровосмесительстве, причем в самой худшей форме — дочери с отцом, матери с сыном. Это допускалось, но вызывало хлесткие дебаты в парламенте. Проблема заключалась, конечно же, не в морали, а в обилии кретинов и идиотов, которых порождали такие, пусть «легитимные », связи.