Юрий Мамлеев - Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

— Скажем, не совсем удачно, — хихикнула Женя. — Но удача была…

— Такое мое состояние длилось несколько дней. Я был спокоен, не обалдел, можно сказать, но смех разбирал меня… Потом я пришел в себя, но след такого опыта неизгладим. Одно дело — получать эти знания из книг, пусть и священных, другое — на собственном опыте.

— Врачи не сочли тебя сумасшедшим, когда ты хохотнул, возвращаясь? — любопытствуя, спросил Дима Кравцов.

— Почему-то нет. Они испугались, но впоследствии сочли такой хохот за нормальную реакцию. Главврач как-то ласково убедил их в этом.

— Он свой человек, — подтвердил Лев.

— А потом произошло нечто вопиющее, — продолжал Марк. — Я не знаю, какой юморной бес толкал меня на эти поступки… Путешествуя эдак минут 10 в преддвериях того света, я заметил, что одна сестра, кстати, довольно зловредная, как-то погано занимается сексом, запершись в клозете. Мужик ее был из больных, грязный, жуткий, бородатый и истеричный. Да и поза была — хоть чертей выноси!

— Кошмар! Бедная девушка! — воскликнула Зея.

— Вот я, как только встал на ноги, возьми и подойди к ней. Она читает. Я наклонился и шепнул ей в ушко: «В рабочее время с полумертвым, да еще в клозете, да еще в позорной позе — нехорошо!» Она, юркая, как взвизгнет — и бежать! Что она подумала — не знаю. Может быть, что, мол, проговорился, черт лохматый? Вряд ли, как он мог проговориться, когда на следующее утро он умер! Чертям разве что, но они и так все видят.

— Немыслимо! — как-то абстрактно проговорила Ирина.

— Ну, а мне сразу же сестру стало жалко. Думаю, Господи, что я натворил… На следующее утро, как раз когда лохматый мужик умер (он лежал в нашей палате), я взял с моего стола букет цветов и, после своего путешествия мало что соображая в социальном смысле, поперся с этим букетом к сестре извиняться. Она, как увидела меня с цветами, дико вскрикнула — и опять бежать. Видимо, эти цветочки ее доконали… Потом я спросил главврача, которого Лев определил как «своего», что с ней. Он загадочно ухмыльнулся и сказал, что уволилась.

— Марк, это ужасно, — заметила Галя. — Зачем ты ее травмировал?

— Не знаю. Я все-таки немного был не в себе. Теперь совесть грызет.

— Помолиться надо за нее, за ее душу, — мрачно сказал Судорогов. — И особенно за того, бородатого, что помер…

— А еще что видел? Было еще? — ехидно спросила Женя.

— «Еще» было. Но в другом вкусе. Видел, что лечащий врач, выйдя в коридор, свалился на скамейку. «Видно, — думаю, — выпивши был».

— Охотно верю, — согласилась Ирина.

— Ан нет. Я ему очень отдаленно намекнул на его падение, он глаза вытаращил, но ничего. Особой агрессивности не проявлял, но почему-то боялся смотреть мне в глаза, а если исподлобья взглядывал, то как-то дико и неправдоподобно. Он был неверующий, и я боялся, что он может скорее повеситься, чем поверить, что что-то есть, кроме того, что видать физическим глазом.

— Бог с ним, — вздохнула Галя.

— Да, действительно. Потом я выяснил, что у бедняги был артроз колена, и он от этого споткнулся, а не потому, что выпивши.

— Если б пил, то хоть во что-нибудь да поверил. Водка, она метафизическую совесть пробуждает, — объяснил Судорогов.

— Один главврач был в теме. Оттого он мне и подмигнул, — заключил Марк.

— Господа! — вмешался наконец Кравцов. — Что-то у нас слишком попахивает конференцией с того света. Где вино, пряники, пироги, чай, конфеты? Надо же и телу причинить нечто приятное. Совсем о нем забыли.

Все согласились. Сам хозяин и Ирина быстро организовали полупир в честь возврата. Немножко расслабились, а Зея неожиданно спросила, словно в пустоту, не ожидая ответа:

— Хорошо, а если б Марк Васильевич умер окончательно, не вернулся, что бы с ним произошло?

Никаноров переглянулся с Галей. Но Галя вступилась за сестру:

— Зея только-только пришла к нам. Расскажем ей как можно проще.

— Ладушки, — произнес Кравцов. — Я уж начну, более или менее строго придерживаясь традиции.

И все же он вздохнул. И сказал:

— Блажен не видевший, но знающий… Точнее, вовсе не он блажен. До блаженства еще далеко… Так вот, Зея, в общих чертах — все очень просто. После так называемых мытарств, превращений, приятных и неприятных минут — об этом можно говорить очень долго — итог таков: сон. Душа, освободившись от всех своих оболочек, погружается в сон, обычно без сновидений, и спит, как в коконе, защищенная этим сном. Душа, ее сознание, светится, как звездочка, в мире ином. Этот так называемый сон продолжится до конца этого, нашего мира, до конца космологического цикла, до конца этого человечества… Но вместо — новая земля, новое небо, принципиально новый мир… Пробуждение души… А когда душа поймет, что с ней будет, где она воплотится, — Кравцов развел руками и несмешливо, как-то по-доброму улыбнулся, — кто в ад, кто — куда получше, кто — в новый цикл иной человечьей жизни, это уж, извините, как повезет в высшем смысле, индивидуально, зависит от состояния души… Ладушки? Видите, как все просто, любой школьник поймет…

Кравцов вдруг мрачно хохотнул и сказал:

— Жалко людей!

Судорогов тут же вмешался, и не без иронии:

— Какую вы все-таки мрачную картину нарисовали, дружище… Сон… Да я не хочу спать даже на том свете… Я хочу духовно действовать, стучаться, кричать, пробиваться, кусаться, корячиться, лезть в невозможное, но только не спать. Ползти червем в небо, в высшую, вечную жизнь, сиять, в конце концов! — Судорогов уже не иронизировал, а страсть желал быть вечным, без сновидений и миражей.

— Константин! — прервал Никаноров. — Но была же только общая зарисовка… Кто отрицает, что помимо этого, без предсудного сна, можно сразу угодить в ад, по заслугам непререкаемым прорваться к богам и выше, к Первоисточнику… Или скитаться по Вселенной. Но так девушку можно запутать…

— Ничего, распутается, — продолжал Судорогов. — Да сейчас столько диких парадоксов стало на том свете… Народ-то теперь в мире помирает сумасшедший, а не только тупой… Иной раз такое там вытворяют, что и демиурги в обморок падают… Сейчас потусторонние миры совершенно беспокойными существами заполнены, какие уж тут звездочки. Летают, визжат, не знают, куда деться, — атеисты несчастные, к примеру; другие, помрачней, знают, что делать, и лепят такие миражи, творения целые, аж дух захватывает… И все без Бога, без Бога… — Судорогов хохотнул. — Есть такие, что и ад перевернут вверх дном, на огонь адский, неземной, наплюют… Ничего не сделаешь — свобода воли…

И Судорогов хлебнул винца.

— Да вы на мир посмотрите! — вскричала Женя. — К каким миражам он катится!

— В конце времен, в конце Кали-юги, — стремительно продолжил слова любимой женщины Судорогов, выпив еще живительного винца, — после Антихриста и вообще, известного из Откровения финала, у пылающего гроба этого мира появится он !