Юрий Мамлеев - Том 2. Последняя комедия. Блуждающее время. Рассказы

— Потерять труп — это плохо, очень плохо, могила будет пуста, а на луне могил нет, — пробормотал Никита, — жалко труп.

Семен хватил водки, совсем немного, и они стали танцевать — простой разгульный человек и по-своему реальный старичок из пятого или седьмого тысячелетия нашей эры, кто его точно знает. Танцуя с Никитой, Семен не раз приближал свое лицо к будущему, ощущал его тело и дыхание. И вот тогда Семен окончательно обалдел, и, может быть, навек. Благодаря своей исключительной интуиции, Семен вдруг почувствовал, что тело старика словно пустое, но не то чтобы в буквальном смысле, а какая-то существенная неопределимая стихия нашего тела в нем отсутствует.

И глаза старичка странно менялись, то в них мелькала детская простота, то бабья нежность, то ученость, то поэзия, то испуг — и все это слегка, моментами, и тут же исчезает, проходит, как мираж столетий. В самих же себе эти глаза оставались леденящими, неподвижными и безразличными ко всему, смотрелись страшно в безумии своего покоя.

«Король, он — король! Как я раньше не догадался!» — вскрикнул про себя Семен.

Следующим утром Семен еще спал, с измененным нутром, как раздался истерический звонок в дверь. Кружалов открыл, хотя был в одних трусах. Как вихрь, в квартиру ворвался Павел — приехал с дачи, еще тепленький после ночной встречи с Безлунным.

— Не узнаете разве? — с отчаяньем в голосе сказал Павел. — Я от Марины и от Черепова! Помните, еще у Марины встречались?

— Да все я помню, — угрюмо сказал Семен, натягивая одежонки. — Раз от Марины, то проходите.

— Мне о вас столько рассказывали, — добавил Далинин. Семен промолчал. Сели.

Но Кружалов сразу взял быка за рога.

— Хочу вас предупредить, Павлик, что труп из меня вышел, — без обиняков, с народной прямотой высказался Семен и высморкался. — С помощью Марины. Если вы надеялись на мою трупность, то зря тратили время.

Павел прямо подпрыгнул.

— Что вы, что вы, Семен! — вскрикнул он. — Меня больше всего привлекало то, что вы из простого народа, а контакт у вас с нами полный! Конечно, Марина подсказала, но ведь какую же нужно интуицию иметь, какое свое нутро!

— Нутро у нас есть. Вы вот диковатого старичка зря не заметили…

— Я всех замечаю таких. Не только в вашем подвале… И Егор Корнеев, мой друг, тоже…

— Тогда мы с вами завсегда друзья. Образование ваше не помеха, главное — нутро…

— В этом случае я тоже буду прям, как военнослужащий все равно. Хочу видеть Никиту!

— Никиту?! Он — король, настоящий король! — И что? — Он был у меня, но не вышло. В смущение меня ввел.

— Так что, он не придет теперь к вам??!

Выяснилось, что вряд ли придет. Павел беспомощно развел руками, но Семен, хмуря брови, мрачно утешил его.

— Художника в подвале помнишь? — сказал он. — Так тот все знает. Хотя, где Никита живет и живет ли он вообще — про это, конечно, никто не знает. Но есть тут дурачок один, смехун, который часто ни с того ни с сего хохочет. Но не плачет потом, не подумай, — добавил Семен. — Похохочет себе и вроде бы успокоится. Так вот Никита к нему симпатию имел. Их редко, но видели вместе. И художник наш знает, где живет смехун этот, потому что был у него из-за какой-то картины, которая валялась у смехуна под кроватью где-то. Художник наш не так уж часто, но заходит в подвал, ночует, любит там все: и сырость, и картины, и людей, и крыс. Он у нас часто рисует в темноте, не видя ничего. Говорят, такой способ рисовать есть. Он и выставки какого-то Самохеева у нас устраивает, картинки страшные в подвале висят, но Самохеев этот никому и нигде не известен, его не продашь, — разговорился вдруг Семен, — хотя наш-то считает его гением. Нашего звать Всеволодом, сирота он.

По мере углубления в разговор Паша удивлялся: трупность действительно исчезла и мрачности меньше от этого.

Трупность, решил Павел, ушла куда-то внутрь, растворилась в нутре, словно какое пиво или квас.

— Вы помягчели как-то, Семен, стали разговорчивей. На труп это не похоже, — заметил Павел.

— Нет, просто во мне теперь другое, — вздохнул Семен. Но Павел «другое» не заметил, решив уйти, бежать, но не в подвал, а сначала к Егору. Как это он позабыл о нем сейчас, они ведь на равных, а к Марине идти страшно, да и не надо, а Егор все соединит. Надо хотя бы ему все рассказать о новом лике Безлунного, хотя, может быть, это был сон, но пророческий, поэтому в нем все равно истина, сон это или нет.

Павел опять ошеломленно посмотрел на Семена, упомянул снова Никиту. На это Семен только покачал головой, и Павлу было непонятно, почему он называет Никиту «королем». К тому же слышал ли он от Марины версию о Никите как о госте из грядущего? Непохоже было. Расстались чересчур весело, но Павел тут же поехал к Корнееву.

…Егор все эти дни тоже пребывал не в забвении. «Психопат из будущего» не так уж занимал его. Но все эти вихри жизни и времени все больше и больше возбуждали в нем желание увидеть себя перед концом мира, перед концом времен и всех космических циклов в конечном итоге.

Но только бы не сойти с ума от всего этого. Где он будет перед этим концом — в Вечности, в бездне Абсолюта, или по другую сторону — во Вселенной нелепой, на каких-то планетах, срезах реальности, в замкнутых мирах: неважно где, важно, каким он будет и какова судьба. Он слушал только этот последний голос, отбрасывая почему-то мысль о «себе» в Абсолюте.

Внутренние видения, не похожие ни на сон, ни на галлюцинации (да он и не принимал никогда наркотики), ни на бунт «подсознания», преследовали его. Вполне возможно было представить себя в какой-либо причудливой форме, в другом пространстве, в разных измерениях, так что для его сегодняшнего глаза он выглядел бы фантастическим и плохо представляемым существом (эдаким тараканом инобытия) или вообще обезумевшей всепространственной тварью. Но в сущности, если на него поглядеть обратно из иных миров, то он и сейчас выглядит довольно фантастично: все эти ушки, волосы, нос, две ноги и так далее — да любое существо из нежных измерений насмерть перепугается, увидев человека, каков он есть. Да и зачем говорить о виде, о форме, когда главное в другом? Какое будет его сознание, дух, или ничего этого вообще не будет?

Наконец, и в своих внутренних видениях, когда он пытался медитировать и концентрироваться на своей «последней» форме, он познавал только легкие, уходящие в запредел тени, призраки, и были они, наоборот, строгие, гармоничные и наполненные изнутри светом. Но они срывались, уходили в неведомое, исчезали… Наверное, в конце концов у него не будет никакой формы, даже самой тонкой, и слава Богу! — думал Егор.

Но одно посещение все-таки точно приплюснуло его, до того поразило. Он познал себя, точнее, свое тело в виде гигантского шара, необъятного, как будто вмещающего в себя все.