Юрий Поляков - Пересменок. Повесть о советском детстве

— Маску себе купишь сам. Взрослый уже. Не забудь взять сдачу! Потом зайдешь к Батуриным, отдашь три упаковки желатина, скажешь спасибо. Тетя Валя нас выручила, а то на майские заливное не из чего было делать. Потом поедешь в Гавриков — подстрижешься «под скобочку», как обычно, но покороче. Объяснишь: на юг едешь. Они там знают. Душить себя не давай — у меня от их одеколона голова болит. Пяти рублей должно хватить на все про все. И на мороженое останется. Купи себе за хорошее поведение! Если в парикмахерской не будет очереди и останется время, проведай бабушку Аню, покажись, пусть полюбуется внуком, и отдай остальной желатин. Она жаловалась, у них тоже кончился, а в магазинах его совсем не стало. Потом сразу домой — собираться. Я занесу твое старье, покормлю отца, если пришел, зайду на завод, сактирую бой и возьму еще денег, в кассе как раз четвертная оставалась. Вернусь сюда за твоей формой. Вальке с работы позвоню, спрошу, что тебе из продуктов в дорогу взять, и на обратном пути куплю. Понял, сынок?

— Понял.

— Не перепутаешь?

— Ты сама что-нибудь не перепутай!

— Сколько стоили куртка и техасы, помнишь?

— Помню.

— Не подведешь?

— Не волнуйся!

— Какой же ты у меня красавец! — Она поцеловала меня в щеку.

— Ты у нас тоже красавица. — Я ответно чмокнул ее в подбородок.

— Ты так думаешь?

— Анатолий точно так думает.

— Не мели чепуху! Ну — я побежала...

19. Кремлевское мороженое

Торжествуя, но стараясь не смотреться в зеркала, которых в «Детском мире» так же много, как в комнате смеха, я мчался в секцию спортивного инвентаря. Мне казалось, все потешаются над моей канареечной внешностью, которую убийственно довершили рыжие габровские сандалии, похожие на птичьи лапки. Конечно, люди, шедшие навстречу, не хохотали, не прыскали в ладошку, не показывали на меня пальцами, но исключительно из занятости или вежливости. Впрочем, иные, не выдержав, ухмылялись, перешептываясь. Я же в ответ надвинул на лицо такое выражение, какое бывает у человека, извалявшегося в грязи и пробирающегося проходными дворами домой, чтобы переодеться в чистое.

Вдруг дорогу мне заступила тетка в белом облегающем платье. Казалось, она, как и снежная баба, тоже сложена из трех поставленных друг на друга шаров, но только, в отличие от снеговика, самый большой шар помещался у нее посредине.

— Мальчуган, рубашечку где брал?

— Я... я... я... Она у меня уже давно... — пробормотал я.

— Врать-то зачем? Пионер, наверное? Нехорошо! — Она рукой, похожей на тамбовский окорок, ткнула в ценник, выглядывавший из нагрудного кармашка.

— М-м-м... Э-э-э... — прожужжал я совсем как дядя Гриша и, жарко покраснев, показал пальцем вверх, где была секция одежды для подростков.

— То-то! — рявкнула тетка. — Спасибо! — И полетела в указанном направлении, будто ядро, выпущенное из огромной пушки.

Удивляясь, как при таком весе можно развивать спринтерскую скорость, да еще лавировать между другими покупателями, я сунул картонку поглубже в кармашек. Лида нередко наутро разочаровывалась в покупках и с трагическим видом бежала сдавать их в магазин, а без чека и ценника назад ничего не принимали, сколько ни требуй жалобную книгу и ни взывай к совести тружеников прилавка. Однажды Тимофеич явился с завода не в духе, так как снова поссорился со своим начальником Пешехоновым, и раскритиковал новую белую блузку с большим вырезом, сказав одно короткое слово:

— Срам!

Маман вдрызг расстроилась, бросилась искать отрезанный ценник, а он как сквозь землю провалился. Тогда она схитрила: отцу сказала, что неудачную обновку вернула в магазин, а сама спрятала ее в диван, завернув в старую наволочку, выждала месяца полтора, подгадала, когда муж придет в хорошем настроении, и сообщила, честно хлопая глазами:

— Миш, представляешь, захожу в «Трикотаж» на Бауманской, а там точно такая же блузка, но почти без декольте. Последняя. Взяла... Посмотришь? Но я девочек твердо предупредила: если тебе снова не понравится, назад принесу!

— Давай! — кивнул Тимофеич, гордясь своей руководящей и направляющей ролью в семье.

Мать умчалась за створку гардероба переодеваться, а я не мог сдержать усмешку, вспомнив любимую шутку Башашкина:

Приходите только те,

У которых декольте.

— Ну как? — опасливо спросила Лида, повернувшись туда-сюда перед отцом, точно манекенщицы в комедии «Девушка без адреса».

— Совсем другое дело! — оценил отец, не сводя глаз с выреза, совсем немалого, на мой непросвещенный детский взгляд.

— Как скажешь, так и будет! — потупилась хитроумная маман.

— Оставляй! — разрешил Тимофеич игривым голосом и отправил меня срочно в булочную, хотя хлеба в доме было достаточно...

...В отделе спортивного инвентаря меня ждал жестокий удар, да что там удар — нокаут! На витрине ничего не изменилось с тех пор, как я был тут полгода назад: футбольные и баскетбольные мячи, ракетки для бадминтона и настольного тенниса, городки, сложенные в фигуру «Пушка», желтая «дыня» со шнуровкой на боку для регби, деревянные с металлической окантовкой диски для метания... Все на тех же местах и по тем же ценам. В углу, как и прежде, лежали черные безразмерные ласты с рубчатыми резиновыми ремешками, которые крепятся на пятках. Именно о таких я мечтал! Рядом красовались два подводных ружья: одно за десять рублей, натяжное, вроде самострела, с трезубцем на конце, а второе — за восемнадцать рублей сорок копеек (целое состояние!) — пневматическое, со специальным насосом вроде велосипедного: качаешь воздух до отказа, потом вдавливаешь гарпун в ствол до щелчка, ставишь на предохранитель и ныряешь.

В прошлом году шахтер с Норильска дал мне стрельнуть из такого ружья: мощь и дальность фантастические — можно даже катрана подбить. Но мне, как назло, встретилась только крупная зеленушка, и я с непривычки промахнулся. Говорят, есть еще капсульный подводный пистолет, но продается он только в магазине «Рыболов-спортсмен» по специальному охотничьему билету, потому что его легко превратить в боевое оружие. Ренат видел такую «переделку» у одного знакомого хулигана.

Рядом с ружьями лежали трубки для дыхания под водой — за рубль четыре копейки — с оранжевыми загубниками. И маска тоже была на своем законном месте, но стоила она теперь пять рублей сорок копеек. Да, стекло больше, обзорнее, да, цвет не болотный, а бордовый, да, резиновая кромка, облегающая лицо, шире, а значит, герметичнее... Но почему же так дорого? Мы же не печатаем деньги на домашней машинке!

Я стоял у прилавка, смотрел на цену, и слезы сами собой катились по моим щекам. Продавщица с накрашенными, как у царевны Будур, глазами и прической в виде черного кокона проследила направление моего безутешного взгляда и покачала головой: