Николай Чергинец - А он не вернулся из боя

И вот Вера Федоровна после долгих переживаний и раздумий вдруг поняла, что ее дальнейшая жизнь должна быть связана с такими же мамами, как и она. Коблик решила посвятить себя заботе о всех ребятах, которые были на той войне.

Жизнь, вернее, существование, советских парней в тюрьме шло своим чередом. Парни делали все, чтобы Бровикову было легче переносить боль. От него буквально не отходил Леонов. Они подолгу беседовали, вспоминая свой батальон, Коблика, других солдат и офицеров. Как-то во время разговора о своих семьях Леонов сообщил, что его родители переехали из Брянска в Москву. Отца назначили директором какого-то завода, работающего на оборонку.

— Мать написала, — вспоминал Леонов, — что им выделили четырехкомнатную квартиру недалеко от Большого театра и Красной площади.

Бровиков вдруг перебил его:

— Я слышал, Тамарин сказал, что сегодня двадцать первое августа. Это так?

— Да, по-моему, в этот день Яблочный Спас.

— Да, девятнадцатого или двадцать первого августа Яблочный Спас, точно не помню. Но этот день для меня особенный. Сегодня исполняется пять лет моей доченьке Настеньке.

Губы у Бровикова чуть задрожали, и он, еле сдерживая слезы, тихо произнес:

— Мои, наверное, праздничный стол накрыли, купили ей новые игрушки. Наверняка сказали, что папа в отъезде, а эти подарки от него. — Он немного помолчал, а затем сказал: — Уверен, мама и жена в этот момент, сидя за праздничным столом, вспоминают меня. Им тоже тяжело. Интересно, а что сообщило обо мне командование? Не могли же написать, что дезертировал или сдался врагу…

Тамарин сидел недалеко и слышал весь разговор. Он пододвинулся ближе и сказал:

— Не думай, капитан, плохо о наших командирах. Кстати, насколько я знаю, еще ни один советский офицер не переметнулся к врагу. Невозможно представить, чтобы офицер, которого ждут мать, жена, дочь, решится изменить им. Я вот смотрю, ты, Андрей, уже немного оправился. Может, тебе как старшему по званию принять на себя командование нашим гарнизоном?

— Перестань, — взмахнул в знак протеста здоровой рукой Бровиков. — Здесь я не командир, а… обрубок тела. А вот вашу идею о восстании, о попытке найти кого-либо, кто пойдет с нами на сговор, ради донесения правды обо всех поддерживаю. Нельзя, чтобы советский солдат просто так гнил в этих застенках. Тамарин, спасибо тебе, конечно, за поддержку, но продолжай сам командовать нашим гарнизоном. Если посчитаешь нужным, считай меня своим комиссаром. Коль уж придется умереть, то я хочу сделать это с честью, как и положено офицеру.

После этого разговора Тамарин собрал вокруг себя всех пленных. Обсудили план действий, проголосовали, что согласятся уехать на Запад Леонов и Николаев, который в ходе боевых получил контузию, потерял сознание и оказался под завалом у входа в дом, расположенный в кишлаке, где шел бой. И вот так же, как и другие пленные, оказался на территории Пакистана в тюрьме.

Больше всех склоняли парней согласиться на отъезд на Запад американка Людмила Торн и английский лорд. С ними и решили вести переговоры.

Каждого советского военнослужащего, находящегося в плену, беспокоила одна и та же мысль, а смысл ее сводился к следующему: западная пропаганда сообщала всему миру, что советский военнопленный добровольно сдался душманам, а затем попросил политического убежища на Западе.

Поэтому желание сообщить на Родину правду о себе и привело к решению, что Леонов с Николаевым сделают вид, что согласны с предложением добровольно уехать на Запад. Оставшиеся парни кровью напишут свои имена на нижних майках Леонова и Николаева, чтобы те смогли донести до Родины правду о пленных, а затем поднимут восстание и, если понадобится, с честью погибнут в бою.

Леонов после некоторого раздумья предложил:

— Мужики, у меня есть идея. Давайте мы в разговоре с представителями власти или там иностранцами потребуем взять с собой и Бровикова. Скажем, что он простой солдат, фамилия его Панфилов. Скажем, что он рассказывал нам, когда смог немного говорить, что в Египте у него богатый родственник живет. Он еще после войны, то ли в сорок шестом, то ли в сорок седьмом убежал из Союза. Объясним, что если мы его возьмем с собой, то он сможет потом и нас поддержать материально.

— А что, это идея. Он же все равно здесь сдохнет. Для них он обуза. Он же простой солдат, в Афгане только месяц или чуть более. Даже фамилий командиров не знает. Кому из них нужен беспомощный инвалид, причем в плохом состоянии. Никто не купит его даже для использования батраком. А если это будет одним из наших условий в обмен на предательство, то есть шанс вытащить Бровикова отсюда, — заметил Николаев и добавил: — Он офицер, и ему в большей степени поверят, когда удастся вырваться на Родину.

Все согласились и стали готовиться к реализации этого плана.

И вот явились Торн с англичанином, который своей фамилии не назвал, а представился лордом. Леонов обратился к Торн:

— С нами сидит раненый солдат. Ему оторвало ногу и часть кисти руки. Фамилия его Панфилов. Если ему не оказывать медицинскую помощь, он умрет. После этого все пленные озлобятся. Пусть бы отдали его нам. Вам это ничего не стоит, а для нас он как бы талисман. Хоть что-то доброе сделали.

Лорд задумался, а затем с некоторым удивлением спросил:

— А кто вам рассказывал, что путь в Англию ведет через Египет?

— Никто нам не рассказывал. О Египте нам Панфилов сам сказал. Я думаю, если он окажется в любой стране, то никто ему не помешает разыскать родственников. Панфилов же не дурак, он же будет понимать, что вы ему не только свободу дали, но и от смерти спасли. Об этом узнают в Советском Союзе, и все убедятся, что вы тоже люди.

Лорд улыбнулся:

— Хорошо, заберете с собой и инвалида. Так куда хотите? В Англию?

Николаев обратился к Леонову:

— Ну что, в Англию?

— А, была не была! Давай!

И начался новый этап. Всех троих быстро вывезли из тюрьмы, опасаясь, что «предатели» передумают и откажутся. Привезли их, как они поняли, в Пешавар. Они оказались в большом квадратном дворе с деревьями и кустарником. По краям было несколько домов в два-три этажа. Бровиков лежал на носилках. К ним подошел лорд и объяснил:

— Сейчас вас двоих поселят в гостинице, — он указал на трехэтажный дом, — вот в этом здании, а вашего товарища отвезут в госпиталь. Там его вылечат и отпустят на все четыре стороны. Вы же понимаете, что он не выдержит длительной поездки.

Но Леонов перебил его:

— Господин лорд, мы просим вас, сдержите свое слово. Панфилов поедет с нами, под нашу ответственность. Он — наш талисман. Вы же прекрасно знаете, что в местном госпитале, находясь в руках врагов, он просто погибнет. Мы очень просим вас. Или пусть отвезут нас обратно! Я вижу, что из того двухэтажного здания выходят люди в белых халатах. Пусть окажут помощь нашему другу и оставят его с нами.