Николай Чергинец - А он не вернулся из боя

— Извините, я только что оставила на прилавке свой кошелек! Где он?

Наглая, настороженная морда продавщицы напряглась, и последовал предсказуемый ответ:

— А я почем знаю? Не мешайте работать! Видите, какая очередь!

Тут вмешался мужчина, делавший покупку:

— Эта женщина стояла передо мной. — Он посмотрел на Веру Федоровну: — Когда вы рассчитывались, я отвлекся, готовил купоны и деньги, поэтому ничего не видел. — Он обратился к продавщице: — Голубушка, посмотрите, может, кошелек упал за прилавок, женщина действительно впереди меня стояла.

— А чего мне смотреть?! Она сама должна смотреть за своим кошельком. Вы что, не видите, сколько народу? — Она картинно обратилась к очереди: — Вот, видите, из-за таких людям приходится торчать в очереди часами! — Она гневно посмотрела на мужчину и Веру Федоровну и с раздражением крикнула: — Не мешайте мне работать!

Из очереди послышались голоса: «Действительно, зачем задерживаете очередь!», «Не отвлекайте продавца от работы!», «Проверьте лучше свои карманы!»

Вера Федоровна хотела объяснить стоящим в очереди, в чем дело. Но, увидев злые глаза, повернулась и пошла к выходу. Мужчина догнал ее у дверей:

— Уважаемая, прошу вас, обыщите меня! Я честный человек, клянусь! Не брал я ваш кошелек и даже не видел его! Я уверен, что это дело рук продавщицы!

— Спасибо. Я вам верю. Кроме этой рыжей, никто не мог взять кошелек.

Она вышла на улицу, а в памяти остались глаза тех, кто стоял в этой очереди, — злые, враждебные, а в ушах слышались их голоса, словно собаку отгоняли.

Она почти не помнила, как пришла домой, даже дверь на замок за собой не закрыла. Поставила сетку с продуктами на кухонный стол и села на табуретку.

Женщина была раздавлена. Как теперь прожить предстоящий месяц без талонов? Но еще страшней почувствовать себя одинокой, чужой в родном городе. Вера Федоровна не выдержала и разрыдалась. Она ведь действительно была совсем одна: и в своей квартире, и в жизни. Она долго сидела на табуретке, опустив голову. Из забытья ее вывел телефонный звонок:

— Алло!

— Вера Федоровна, это Анна Степановна. Как вы там? Здоровы?

Вера Федоровна с трудом отвечала на ее вопросы, и подруга почувствовала, что у нее что-то случилось.

Положив трубку, Бровикова быстро направилась к Коблик. Поднявшись на четвертый этаж и протянув руку к кнопке звонка, Анна Степановна увидела, что дверь в квартиру Веры Федоровны приоткрыта. Она осторожно толкнула ее, шагнула через порог и громко спросила:

— Вера Федоровна, вы дома?

В конце коридора показалась хозяйка:

— Анна Степановна, проходите, пожалуйста, я только умоюсь.

Выйдя из ванной, Вера Федоровна, стараясь разговаривать обычным голосом, предложила:

— Ну что, чайку? Я недавно пришла из магазина, удалось печенье купить.

Вскоре они уселись на диване в зале и стали пить чай с печеньем. Но разговор как-то не задавался. Анна Степановна чувствовала, что Вера Федоровна чем-то очень огорчена, да и лицо у нее было очень бледное.

— А что это вы за собой дверь не заперли? — спросила она. — Сейчас время такое, что нельзя этого делать.

— Это я из-за расстройства, — и Вера Федоровна, закрыв лицо руками, расплакалась.

Потом она долго рассказывала, что с ней случилось. Анна Степановна обняла ее:

— Голубушка, не расстраивайтесь. Талонами я с вами поделюсь. Мы же с Танюшей получаем в два раза больше, чем вы. Так что все в порядке, считайте, что проблема решена, да и «зайчиками» тоже поделимся.

«Зайчиками» люди называли первые белорусские деньги с изображением зверей — от зайца до зубра.

— Спасибо, родная, — растроганно произнесла Вера Федоровна. — Знаете, мне сегодня стало так страшно. Да, да, в этом магазине, где было много наших, казалось, советских людей. Вдруг все они мне показались уже не теми, словно каждый из них объявил свою «независимость» и «суверенитет». Пришла домой и так разревелась, понимаете, впервые почувствовала себя страшно одинокой, брошенной, никому не нужной, старой бабкой. — Вера Федоровна обняла свою подругу за плечи: — Спасибо вам, Анна Степановна, сейчас мне стало легче. Это благодаря вам. Да, мы с вами потеряли дорогих нам детей, но они, наши родненькие, свели нас и даже породнили. Теперь я не буду чувствовать себя одинокой.

Вера Федоровна явно пришла в себя и немного повеселела. Анна Степановна поделилась с ней своей новостью:

— Знаете, к нам сегодня приходил представитель военной прокуратуры и сказал, что мы имеем право подать заявление о признании Андрея погибшим. А это значит, что Танечка и Настенька будут признаны семьей погибшего и будут получать соответствующую пенсию. Я и захотела с вами посоветоваться.

— Анна Степановна, я тоже с вами на эту тему хотела поговорить, но как-то стеснялась, что ли. Дело в том, что у нас семеро ребят пропали без вести. Некоторым из родителей сделали тоже такие, как и вам предложения. И они не приняли эти предложения, так как мы проконсультировались и выяснили, что розыск ребят продолжается. У нас же при Правительстве создан Комитет по делам военнослужащих, их семей и розыску пропавших без вести. Недавно они подписали соглашение с Министерством обороны США о совместной деятельности по установлению судеб без вести пропавших. Но жизнь-то идет, и родители, жены, дети пропавших должны жить. Поэтому мой вам совет с Танечкой — соглашайтесь.

Затем они завели разговор о положении в стране, похвалили Вячеслава Кебича за то, что он делает все, чтобы не допустить в молодой стране голода и разгула преступности, и конечно, заботится о воинах-интернационалистах.

Бровикова задумалась, а потом сказала:

— Не знаю, чем это объяснить, но я на все сто процентов уверена, что мой Андрей жив, да и Таня отметает все предложения мужчин выйти замуж. Она тоже верит. Позавчера мне Андрей приснился: стоит в каком-то лесу и вытирает с лица кровь. В левой руке у него какой-то предмет, а правой он провел по щеке и улыбнулся. Мне кажется, что он передает мне сигнал: я жив, мама! Господи, помоги ему! Сделай так, чтобы он выжил! — она посмотрела на Веру Федоровну: — Настеньке уже двенадцать! Она вчера обняла меня и сказала: «Бабуль, поверь мне, папа вернется!»

Зимбабве — страна, которая еще вчера считалась процветающей, но после свержения белого правительства, чего требовали большинство стран мира и ООН, и прихода к власти черного большинства во главе с Робертом Мугабе, начала стремительно падать вниз. Рушилась экономика, накалилась внутриполитическая обстановка, народ начал нищать. В стране творился хаос, росла преступность, а от добычи алмазов и золота государство практически ничего не имело — всё захватили олигархи, банды и даже полиция и армия.