Гуга Лолишвили - Охотники за новостями

Под напором коалиции, скрытым остриём которой являлась российская штурмовая авиация, грузинские формирования теряли позиции и к лету девяносто третьего столица Абхазской автономной республики Сухуми оказался охвачен с трёх сторон.

Но Сухумский участок был сильно укреплён войсками и боевой техникой грузинской стороны и все попытки лобовых атак коалиции направленные на то, чтобы взять город с ходу, потерпели неудачу. На подступах к Сухуми завязалась длительная позиционная борьба, в которой длительного перевеса не имела ни одна из сторон. Имеющие стратегическое значение высоты Цугуровка, Каман — Шрома на северных подступах к Сухуми переходили из рук в руки каждые десять часов.

В один из этих дней, в последних числах июля 1993 года я вылетел из Тбилиси в Сухуми на борту Ту 154, который перевозил туда подразделение Национальной Гвардии Грузии.

Самолёт был заполнен гвардейцами в камуфляжных формах. В хвостовой части один на другой наставлены продолговатые, выкрашенные в зелёный цвет оружейные ящики. Перед тем, как самолёт начал разбег, в салон вошёл командир экипажа:

«Лететь будем дольше, чем обычно. Сделаём большой круг над морем, так будет шанс дотянуть до полосы».

Несколько дней назад — 21 июля над Сухумским аэропортом был подбит самолёт, заходивший на посадку. Он садился на двух двигателях — третий был разворочен тепловой ракетой. Вскоре я увижу этот и ещё один, попавший в такую же передрягу самолёт в сухумском аэропорту. Их оттащили в сторону и оставили, как есть. Они стояли накренившиеся, с обгорелыми и словно вскрытыми огромным консервным ножом турбинами.

Разбег по ВПП тбилисского аэродрома, набор высоты, несколько воздушных ям, и через какие-нибудь тридцать минут под нами Чёрное море. Я смотрел из иллюминатора на раскинувшуюся далеко внизу, сверкающую на солнце поверхность, которая сверху была похожа на жидкое серебро и сразу забыл о войне. Какая может быть война, когда летишь над отражающим июльское солнце Чёрным морем!

Вон Сухуми, дальше острый, выдающийся далеко в море мыс или даже полуостров Пицунда, чудесный, как Эдемский сад край реликтовых сосен, великолепных пляжей, уникального климата, чистейшей воды. Где-то там же Лидзава, где я мальчишкой отдыхал с родителями — мы ездили туда несколько лет подряд в августе, жили в первом домике от рыбзавода, прямо на берегу моря. Галька пляжа начиналась от самой калитки. Я бегал смотреть на, возвращающиеся с лова на рыбзавод сейнера, баркасы и мне часто доставалась живая рыбёшка, которую я выпускал в море. А иногда рыбаки привозили небольших — не более метра в длину черноморских акул — катранов. Одного такого уснувшего катрана отдали мальчишкам постарше меня и я, как раз подобравшийся к книгам Майна Рида и Жюль Верна, глазел, как они делили акульи плавники и зубы…

«Море», — мечтательно сообщил гвардеец, сидевший рядом. Ему было лет двадцать. Пацан который ещё вчера гонял футбол на бетонке гаражей в своём дворе. Как, впрочем и я. Как и большинство и в том самолёте, и там куда мы летели. И на одной, и на другой стороне от линии фронта.

Но в этом возрасте пять-шесть лет — большая разница и он обратился ко мне на «вы»: — «Как думаете, купаться разрешат?»

— Ну это навряд ли, — ответил я, — Если только наверху не решат вместо войны разрешить дело соревнованиями по плаванию. Но сам понимаешь, особо на это надеяться не стоит.

— А умнее было бы, чем убивать друг друга. Я бы лучше поплавал.

— Именно потому, что умнее это и не произойдёт. Слишком мирно. Куда вас бросают — не слыхал?

— Вроде в район Шрома. На замену других.

— Ну, если в район Шрома, то в море купаться точно не получится, там сейчас линия фронта проходит. Будете Цугуровку утром брать, а к вечеру отдавать, А утром обратно её брать будете.

— Знаю. Знакомый оттуда вернулся с ранением. Рассказывал, что днем по нашим позициям артиллерия лупит, вечерами самолёты бомбят.

— А ты откуда?

— Из Тбилиси.

— Какой район?

— Из Сабуртало. Бахтриони [14] Бахтриони, Бахтрионская улица — улица в Тбилиси. знаете?

— Как не знаю! Я сам из Сабуртало [15] Сабуртало — район в Тбилиси. . Улицу Асатиани знаешь?

— Где психбольница? Как не знаю, кацо! Арсена знаете? Здоровый увалень, его все там на районе знают.

— Арсена как не знаю! Он же правая рука Сандро Дидихели. Знаешь Сандро? (Никакого Арсена я не знал, но признавать это по тбилисским понятиям было несолидно и я усилил своё с ним «знакомство» вспомогательным выдуманным персонажем Сандро по прозвищу Большая рука).

— Сандро, как не знаю, — ни минуты не колеблясь с готовностью подтвердил мой собеседник.

Командир экипажа был прав — под обстрел мы не попали. Самолёт упруго прокатился по бетонке полосы и остановился.

«Вот и приехали», — подытожил гвардеец.

На трапе в лицо ударил горячий морской воздух. В тени деревьев рядами установлены носилки с ранеными. Звучали отдалённые залпы артиллерии.

Я вспомнил, что приехал работать, а не глазеть по сторонам и подошёл к заросшему щетиной, невыспавшемуся санинструктору.

«Раненые из-под Шрома, там вчера было очень горячо», — коротко ответил он на мой вопрос.

У здания аэровокзала лицо обдувал горячий ветерок, он приносил запах моря и шелест листьев. Под ногами на тающем от сорокоградусной жары асфальте краснело пятно. Несколько минут на этом месте оборвалась человеческая жизнь. Кто-то из состава подразделения сменившегося на передовой, отстал и опоздал на самолёт. Часть улетела в Тбилиси, он остался один, отошёл в сторону и пустил себе пулю в лоб. Это нервный срыв, после нескольких недель проведённых на передовой.

Я поехал в Сухуми на попутном санитарном грузовике. Сошёл на набережной:

«Здесь совсем рядом, иди в ту сторону и в конце улице свернёшь направо!» — торопливо объяснил шофёр.

Первым делом я направился в Совмин. Нужно было решить вопрос о том, где остановиться. Я знал, что в Сухуми находится группа грузинских и западных журналистов, среди которых были мои знакомые. Прежде всего я хотел разыскать их, чтобы войти в курс дела.

В центре города канонада звучала намного громче, чем на аэродроме. Приходилось быстро адаптироваться — когда выстрел звучал громко и близко, я мог быть спокоен. Это стреляли не по городу, а из города. Спустя несколько секунд раздавался отдалённый разрыв снаряда. А вот, когда стреляли по городу всё было наоборот — сначала гремел оглушительный взрыв и земля подпрыгивала под ногами, а спустя секунду или около того издалека приглушённо доносит

лся запоздалый залп.

В конце улицы я свернул направо. По обеим стороны тянулись сады. Впереди замаячил местный житель — высокий худой старик с вещмешком. Я прибавил ходу, догнал его, поздоровался. Дед из местных русских: