Гуга Лолишвили - Охотники за новостями

Но пока здание Совета Министров Абхазии было цело, в нём выбита часть стёкол, но на стенах пока, что отсутствовали копоть, пробоины от снарядов и пунктирные узоры автоматных очередей. А вот площадь вокруг здания выглядела похуже. На разбитом снарядами асфальте лежали сломанные пальмы. От перебитых снарядами стволов тянулись волокнистые нити соединяющие их с раскоряченными пнями, которые остались торчать из земли. В нескольких местах я приметил неразорвавшиеся снаряды, занозами засевшими в асфальте.

Выяснилось, что все журналисты, находящиеся в Сухуми, проживали в санатории МВО. Там же располагалась миссия наблюдателей ООН. Санаторий МВО был нейтральной территорией. Его охраняло подразделение российского ВДВ (воздушно-десантные войска). Артиллерия бившая по городу, имела координаты санатория и он под огонь не попадал. По этой причине здесь и расселяли международные миссии и прибывающих в город журналистов.

Об этом мне рассказал высокопоставленный сотрудник аппарата. К сожалению в пямяти не сохранилась ни фамилия, ни должность этого человека. В репортаж для «Независимой Газеты» я не включил этот эпизод за обилием материала, и сегодня я даже не помню, был это сам Жиули Шартава, или кто-то из его заместителей. Запомнилась пепельница на его столе, сделанная из ручной гранаты.

Сейчас страшно представить, что спустя несколько недель после нашего разговора этого доброжелательного весельчака вместе с остальными его коллегами замучали и растреляли на этой самой видневшейся из окна его кабинета, площади.

Мне выписали направление на проживание в санаторий МВО в качестве прибывшего в командировку собственного корреспондента Независимой газеты , и я покинул Совет Министров.

Район примыкающий к Совмину полностью разрушила артиллерия, метившая в здание правительства. Некоторые дома были разбиты полностью, другие частично. В тёмных оконных проёмах кое-где испуганно трепетали запутавшиеся в изломанных рамах занавески. С улицы можно было заглянуть в чужую жизнь, остановленную командой «Пли!» — раздавленный бетонной плитой потолка, стол, двуспальная кровать засыпанная битым кирпичом. Кафельная стена кухни, в следующем окне уцелела, в открытом шкафчике стояли кофейные чашечки, а на стене рядом с холодильником осталась висеть физическая карта мира.

Следующий дом разрушен наполовину. Он словно разрезан ножом, но нож был тупым и разрезы остались не ровными, а щербатыми с неровно торчащей из них арматурой. Одна половина дома рухнула, открыв внутренний разрез здания. На уцелевшей половине, сохранилась мебель, сантехника, пролёты внутренних лестниц с крашенными светлой краской деревянными перилами за которые уже никто не будет держаться. Между первым и вторым этажами медленно умирало пианино. Оно стояло, как раз в том месте, где произошёл разлом пола и повисло на арматуре в нескольких метрах над уровнем земли. Я скользнул взглядом по всему этому, пробираясь по середине улицы мимо груд бетона и кирпича.

На входе в санаторий МВО выставлен пост — несколько российских десантников в бронежилетах и касках с АКС-74. Они проверили моё удостоверение, направление из Совмина и пропустили. Обычно я старался поговорить с военными, особенно с солдатами, у которых всегда удавалось выудить, какие-нибудь, по их мнению обыденные, но на самом деле важные подробности, но тогда я просто устало кивнул и прошёл мимо.

Меня заселили (собственно, никто никого не заселял, просто называли этаж и ты сам выбирал, где жить) на один этаж с остальными журналистами из Тбилиси. Это несколько человек из грузиноязычных и русскоязычных газет и информагенств. С большинством из них я знаком — здесь фотокор Грузинформа Гоги Цагарели, Инга Абгарова и Тинико из газеты «Свободная Грузия», Джана Месхи из не помню уже какого информагентства. Есть ещё несколько иностранных корреспондентов.

Я пробыл в Сухуми около недели. Дневное время суток я проводил в поисках информации. С утра посещал военный пресс-центр, где получал оперативную информацию за минувшую ночь, затем перемещался в сухумский комитет по межнациональным отношениям и защите прав человека — здесь мне сообщали статистику — число убитых и раненых за сутки, количество разрушенных домов, затем напранаправлялся в комиссию по обмену военнопленными. От председателя комиссии Пааты Закареишвили мне известно о том, что в ближайшие дни в Сухуми должен состояться очередной обмен военнопленными и я рассчитывал присутствовать при этом. К часу дня я либо выезжал на позиции с попутной санитарной машиной, либо возвращался в пресс-центр Минобороны, брал на улицах интервью у местных жителей, грузинских гвардейцев, чиновников. К пяти-шести часам вечера я приходил в Совмин, это единственное место откуда можно было связаться с Москвой, чтобы передать хронику дня и короткие интервью на ленту новостей НЕГА. Завтракали и обедали мы, как правило вместе — Гоги, Инга, Тинико, Джана и я — в военной столовой, где нас поставили на довольствие (просто сказали, что там нас будут кормить). Кормили небогато — каша или вермишель, но привередничать не приходилось — в осаждённом городе такое питание было роскошью.

У Гоги Цагарели, одного из лучших фотожурналистов Грузии, имелась полезная привычка часто, очень часто мыть руки. Он всегда имел при себе мыльницу и всякий раз, когда нам попадался действующий водопроводный кран, Гоги, а за ним и мы все тщательно мыли руки его мылом. Затем Гоги аккуратно убирал мыльницу в сумку, доставал фотоаппарат и улыбался доброжелательно оглядывая нас, словно радуясь той мысли, что все вокруг, благодаря ему, чисто умыты.

Гоги постоянно срывался с места и торопливо шёл в сторону, обходя завалы, или наоборот вдруг застывал, как охотничий пёс. «Нашёл удачный план», — констатировал кто-нибудь из нас. При этом мы никаких «планов» не видели, но Гоги в такие минуты выглядел очень очень довольным.

В санаторий старались вернуться до наступления темноты — уличное освещение не работало, и ночью в полуразрушенном городе было трудно ориентироваться. Путь пересекали разбитые бетонные плиты, сломанные деревья, столбы, в асфальте попадались неразорвавшиеся снаряды, которых отчего-то было довольно много. Кроме того, в темноте не разобравшись, с перепугу вполне могли угостить очередью из автомата. Ну и наконец, после наступления темноты начинались авианалёты на Сухуми.

К девяти часам вечера все журналисты приходили в наш номер (я делил его с Гоги Цагарели). Каждый приносил вино или чачу, нехитрую снедь, которую удавалось раздобыть — хлеб, варёная картошка, зелёный лук, иногда помидоры, если очень везло то бывало лобио (тушёная фасоль) или немного сыра.