Гуга Лолишвили - Охотники за новостями

Закареишвили рассказал, что на абхазской стороне делами по обмену военнопленных занимается бывший министр Абхазской автономной республики по приватизации Беслан Кобахия. По словам Закареишвили — обе стороны конфликта и в Сухуми, и в Гудаута содержали военнопленных в терпимых условиях:

«Теми, кто попадает к нам в плен, на первом этапе занимается информационно-разведывательная служба. После этого пленные передаются нашей комиссии и мы их обмениваем на наших. Сейчас по моим данным в плену у абхазов находятся до семидесяти наших бойцов. У меня сложились нормальные рабочие отношения с абхазской комиссией по обмену военнопленными и можно сказать, что мы совместными усилиями с ними полностью контролируем ситуацию. Сложнее обстоит дело в Ткварчельском районе, где идёт непрерывная партизанская война и следить за тем, что происходит там очень трудно.»

После этого разговора, Паата Закареишвили отвёл меня к пленным. Мне разрешили поговорить с двумя родными братьями, которых содержали в разных камерах. При этом они ничего не знали ни о судьбе друг друга, ни о том, что следующим утром их обменяют на двух пленных грузин. Звали их Георгий и Сергей. Ребята по национальности русские, не жители Абхазии, воевали, по их собственным словам, за деньги.

Я вошёл в камеру. На койке сидел молодой парень. Средний такой, не качок, не задохлик. Он посмотрел на нас. В глахах страх, усталость, надежда. Паата остался у двери, я подошёл, поздоровался, представился и спросил можно ли задать несколько вопросов для «Независимой газеты».

— Я из под Ростова, — рассказал Сергей, — Как попал сюда? Очень просто — к нам приезжали военные…

— Кадровые офицеры? В форме?

— Ну да, офицеры… наши, российские. Встречались с пацанами, предлагали ехать в Абхазию. Говорили, что неопасно, на пару месяцев всего и обещали хорошую получку. Мы с братом и повелись. Ещё несколько ребят из соседнего села уговорились.

— А, где твой брат знаешь?

Сергей опустил голову (хотя он сам, конечно, во всём происходящем виноват — честно говоря мне отчаянно жаль этого насмерть перепуганного деревенского паренька) и помотал головой. Шмыгнул носом и сказал:

— Нас вместе в плен это… забрали. Мы в палатке были. Тут стрельба, крики… Всё быстро так — мы и автоматы взять не успели, к нам в палатку заскочили ваши гвардейцы, стали в воздух стрелять, кричать: «А ну ложись на землю, кто жить хочет!» Один из наших за пистолет схватился — его сразу застрелили. Пули вот так (показывает) близко от меня прошли. Мы с братом легли сразу. Вот нас и забрали.

— Как здесь относятся? Не бьют? Не пытали? Только честно отвечай, не бойся, я журналист, а не военный. Говори всё как есть.

— Не, не били не разу. И не пытали. Есть приносят три раза в день. Первое время часто допрашивали, в самом начале вообще строго было — бить не били, но грозили, что расстреляют на месте, если совру хоть в чём-то. А потом вообще перестали на допросы вызывать, — он смотрит на меня и со страхом (я для него первый гражданский, с которым он разговаривает с момента пленения и он воспринимает меня, если и не как «своего в доску», то во-всяком случае с доверием). — Вы не знаете, меня расстреляют или нет?

Чувствуется, что это вопрос его мучит постоянно.

У меня чесался язык сказать ему о том, что сегодняшняя ночь для него последняя ночь в плену, но я обещал не говорить об этом и помотав головой неопределённо сказал:

— Не думаю. Зачем тебя расстреливать? Что ты военный преступник какой? Вернёшься ещё к себе под Ростов. Небось, если уцелеешь больше сюда не сунешься?

— Конечно нет! Мне бы только вырваться. Дураком я был! Дураком! Где брат, что с ним? (Пытается сдержаться и не заплакать, но это у него плохо получается).

Спустя десять минут я разговаривал с его братом Георгием.

Он рассказал ту же историю о том, как попал в Абхазию. Сказал, что приезжали какие то капитаны-общевойсковики, которые и уговорили их поехать в Абхазию.

Я спросил его о тех, кто воюет против Грузии на той стороне и он сообщил интересные подробности. Так он уверял, что абхазы не очень доверяют чеченцам, потому, что последние приезжали в Абхазию не столько воевать, сколько разжиться оружием. Многие из них раздобыв автомат или пулемёт, исчезали. Георгий также рассказал, что у чеченцев возникали конфликты с казаками. При встрече — и те и другие принимались друг друга задирать, доходило до групповых драк со стрельбой, с ранеными. В районе озера Рица, по его словам, казаки и чеченцы устроили настоящий бой, в котором были погибшие. После этого из Абхазии уехала большая группа казаков. Георгий подтвердил также, что на абхазской стороне воевало много приднестровцев…

Кавалькада автомобилей останавилась метрах в двадцати от вертолёта. Появился Паата Закареишвили, он направился к вертолёту. Ему навстречу вышел представитель абхазской комиссии Беслан Кобахия. От Пааты я слышал, что между комиссиями налажены нормальные отношения, но признаться не ожидал, что грузинский и абхазский представители обнимутся и, как старые приятели, примутся хлопать друг друга по плечам. Это сразу сняло напряжённость.

Из автомобиля вывели Сергея и Георгия. У них на глазах плотные повязки из бинтов. Попадая к своим, и одним и другим, наверное, придётся опять пройти через допросы и ни одна из сторон не желает, чтобы бывшие пленные могли сболтнуть лишнего о месторасположении объектов на этой стороне.

С них сняли повязки и подвели к Кобахия. Вместе с Закареишвили, я прошёл оцепление, подошёл к вертолёту, и заглянув вутрь, увидел, что там сидят двое грузин — одному лет пятьдесят пять, другой молодой. Вид у них был довольно растерянный. Повязок на глазах нет, но зато обриты наголо.

«Ну давайте пошли. Или обратно хотите улететь?», — поторопил их Закареишвили.

По дороге они, мне сбивчиво рассказывали, что их оставили охранять какую-то водную станцию. «Пришёл абхазский отряд и захватил в плен». Что за водная станция толком объяснить не смогли: «Аба равици ра станция рис станциа, цхлис станциа ра!» (Откуда знаю что за станция, водная станция ну).

В общем, это типичные западногрузинские крестьяне, на которых нелепо сидела военная форма. Они говорили по-грузински на мегрельский манер — очень быстро тараторили и прибавляли почти к каждому произносимому слову окончание «ийя» — так разговаривают в сёлах Западной Грузии. Они были смущены тем, что — как доверительно сказал мне старший из них — для их доставки пришлось гонять «целый вертолёт». Я не выдержал и издал смешок.

Они так и не поняли — ни того, что такое война, ни того насколько сильно им повезло. Крестьяне недоумённо переглядывались. У них был такой растерянный вид, что мой смех перекинулся и на российских солдат, которые наблюдали за этой сценой. Крестьяне видели со всех сторон склабящиеся физиономии и смутились ещё больше. Они торопливо шли за Закареишвили к машинам. Старший немного прихрамывал, он спросил молодого: