Коллектив авторов - От сердца к сердцу

— С тобой все будет хорошо. Только будет больно, но потерпи, всему свое время.

— Больно? Как это? Ой! — резкая боль пронзила голову. А затем еще и еще. Она закричала.

— Слава Богу! Живая!

— Что?

Она увидела небо, капли дождя падали на лицо и растекались холодными ручейками.

— Как холодно. Почему так холодно? И где?..

— Девушка, вы слышите меня? Как вы себя чувствуете? Мы уже вызвали «скорую».

— «Скорую»? — все было как в тумане, голоса доносились будто издалека. Она попыталась встать, но тело пронзила боль.

— Что со мной?

— Вас машина сбила. Не поднимайтесь, вдруг что-нибудь сломано.

— Машина… сбила… контрольный выстрел… — и стало темно.

***

— Пора просыпаться.

Такой знакомый голос. Конечно это он.

— Ты забрал осень. А ведь обещал подарить…

— Осень? Как можно подарить осень?

Она открыла глаза. Перед ней сидел мужчина в белом халате и с удивлением и интересом ее рассматривал.

— Просто. В ладошках.

— Интересно.

— Но вы же подарили мне, помните? Ветер, листья и так тепло…

Он молчал.

— Неужели не помните?

— Определенно нет. За окном холод и дождь, а ветер с ног сдувает. Такую осень я бы и сам не взял.

— Странно…

— Ладно. На счет осени мы потом выясним. Хочу вас обрадовать, переломов нет, только легкое сотрясение. Видимо машина вас не сбила, а только задела. Полежите у нас несколько дней, а потом домой.

— Хорошо.

Он вышел, оставив ее одну наедине с мыслями.

— Почему он не помнит? А как же дом и девочка? Я, наверно, умом тронулась. Он меня не домой, а в дурдом отправит.

Утро встретило неярким солнцем и дождем.

— Ну, как спалось?

— Хорошо. Только голова немного болит.

— Это со временем пройдет. Пока лежите. Завтрак вам принесут.

— Спасибо. А когда можно будет встать?

— По общему состоянию посмотрим. Ну что, вспомнили, кто вам осень подарил?

— Я вчера, видимо, из-за сотрясения чушь несла. Простите.

— Не извиняйтесь. Вы меня заинтриговали. Я всякое слышал, но чтоб осень подарить. Это, наверное, ваше любимое время года?

— Нет. Как вы вчера сказали, то, что за окном — точно нет.

— А ваша осень, она какая?

— Она такая прекрасная. Все в золоте, ветер шуршит листвой, и солнце такое теплое и яркое. Наверно, такого не бывает. Я думаю… Ой, я опять говорю чепуху. Вы наверно, думаете, что я сумасшедшая?

— Нет-нет. Мне нравится то, что вы рассказываете. Я бы тоже хотел оказаться там. Как вы думаете наступит когда-нибудь такая осень? Представляете, выходишь из дома, а вокруг все усыпано листьями, и дом на их фоне кажется совсем белым, стоишь на крыльце…

— Что вы сказали?

— А что я такого сказал?

— Светлый дом на фоне листьев. Почему вы именно так описали?

— Ах, это. Я просто планирую покупку дома и недавно видел такой. Прям загорелся, и от работы недалеко…

— Я его тоже видела… Я так хотела…

Они смотрели друг на друга и в этот момент за окном стало светлее, дождь закончился, а, значит, солнцу пора выходить. Подул ветер, унося грязные листья и мусор. Листопад накрывал землю словно покрывалом.

Было раннее утро. Солнце только поднялось, даря тепло. Дом засыпало листвой, и на ее фоне он казался почти белым. Он стоял чуть вдалеке от остальных домов. Словно не хотел делиться своей осенней сказкой. Открылась дверь и на пороге появился мужчина с портфелем. Почти спустившись, он обернулся и с улыбкой посмотрел на девушку, которая вышла его проводить. На руках у нее спала девочка, мамина копия. Она посмотрела на него, и в ее глазах отразилась любовь и нежность.

— Не задерживайся.

— Я постараюсь.

— Ты снова забыл шарф.

— Сегодня не холодно.

— А если простудишься?

Он улыбнулся.

— Тогда ты подаришь мне осень…

Предавать можно по-разному. Дочка обещала поехать с нами на дачу, а поехала с друзьями на шашлыки. В разговорной речи это еще называется «свободой выбора».

«Почему ты не возьмешь один из сюжетов и не напишешь книгу?» — говорили мне подруги, когда по вечерам мы опрокидывали бокальчик-другой.

Но я всегда говорила, что я же не писатель, а всего лишь ветеринар. Будь я писателем, то, конечно, написала бы. Моя жизнь похлеще любого сценария. Набор сумасшедших историй, головокружительные взлеты и падения, но где-то в глубине души сидит это извечное занудное и бытовое: «Был бы я альпинистом, конечно, покорил бы эту вершину, но я же всего лишь проктолог, да? Какие горы!».

Оглядываясь назад, понимаю, что надо всегда брать высоту. Как говорит лучшая подруга моей дочери (я случайно проходила мимо приоткрытой двери, у меня нет привычки подслушивать), «надо не ссать и пробовать себя постоянно в чем-то новом».

Когда мой первый муж решил попробовать себя в новом доме и в новой постели, он, наверное, тоже испытал небывалый прилив смелости? Уже не мои проблемы, что его девчушка-ученица не справилась с управлением на ночной трассе. Что посеял, то и пожал. Когда-то он тоже учил меня водить, только это было не в рамках автошколы, и вообще так давно, что кажется пленкой из другой жизни, вставленной в допотопный проектор моей школьной учительницы по химии.

Разве мне может быть больно? Он умер задолго до того, как лежал в траве на обочине, накрытый длинным черным мешком. Да, он был очень высокий. Просто невероятно высокий. При знакомстве все в смущение заводят разговоры о погоде, а я спросила его, какой у него рост. Наверное, это очень смешно и пошло, что впервые мы перебросились словами о сантиметрах. Как иначе, вагон метро показался мне таким тесным для него. Как рама для демона в картине Врубеля.

А потом мы целовались в каком-то шкафу. Гости приходили и приходили в кафе, приютившееся в глубине заснеженного парка, но тащили куртки с собой в зал. Наш первый поцелуй был важнее чужого комфорта.

Когда я узнала об измене, первое, что пришло в голову — наверное, они сделали это в машине. А девчушка смеялась и падала на ходу, а потом кто-то спрашивал ее на кухне (кто-то вроде подруги моей дочери, тем более что того же возраста), мол, где вы занялись этим? А она хохотала и изгалялась в юморе: «Ты ни за что не догадаешься. Подумай еще раз: он — мой инструктор по вождению. Ну? Конечно же, в трамвае! Или нет… В метро! В поезде! На корабле!».

Никогда не понимала этой своей способности мысленно рисовать сцены, которых никогда не было, притом с восхитительной ясностью, особенно те, от которых больнее всего.

Разве мне грустно при мысли о нем?

Кристиано смотрит мне в глаза и пламенно улыбается, на экскурсии по Москве его глаза наполняются слезами и он блуждает взглядом по древним фрескам; на светофоре он хватает мою руку и просит больше никогда не целовать его пальцев, а я словно пытаюсь утолить мою жажду по нему, словно тону и захлебываюсь, и каждый раз, глядя на него, высовываю губы из воды и вдыхаю сладкий, столь желанный воздух; всякий раз, как только целую его, наполняюсь живительной влагой, словно смерти не существует — и делаю вид, что не помню, что его волосы вот-вот отрастут, а будут новые мучения, и что-то страшное пытается отобрать его у меня. Что-то столь малое в масштабах Вселенной и столь великое в масштабах человеческой головы, головы самого любимого человека.