Мария Метлицкая - Мандариновый лес

– Во, Маша! – орал он. – Точно, Мария, Маша! Здорово, правда? Нет, ну послушайте, сколько здесь вариантов, – требовал он. – Маня, Маруся, Машуня. Даже Мура и Муся. Смешно!

Надия и Котов смеялись.

– А если все же брат? – спрашивал Котов. – Или от брата откажешься?

– Парню сами имя выбирайте, – буркнул Мишка. – Как хотите, так и называйте! Но девочка будет Марией! Пап, чего ты смеешься? Я на полном серьезе.

На том и порешили – Маша так Маша.

– Я с Мишкой согласна. Лучше бы девочка, парень у нас уже есть, – перед сном шепнула она.

«А мне все равно, – думал Котов. – Парень, девка… И вообще, неужели все это правда?»

Уснули они в тот день счастливыми. Вернее, уснул Мишка, тут же, без промедления. Уснула и Надия. А Котов не спал.

Вставал, долго пил воду, курил в окно на кухне и думал, думал.

Он все еще был женат на Лиле. Выходит, тянуть нельзя, надо срочно подавать на развод.

Еще пару лет назад он что-то слышал про нее. Сведения были обрывочны и неточны. Вроде бы замужем гражданским браком, живет по-прежнему в своей комнате на Преображенке. Место работы сменила – проверил. Все так, на прежнем месте она уже не работала. И по всему выходило, что надо ехать на Преображенку, ехать и объяснять ситуацию. Вряд ли Лиля будет против развода. Поехать решил в пятницу, в субботу, в выходной, он может ее не застать.

В пятницу после работы Котов поехал на Бухвостова.

Нашел Лилины окна – в ее комнате горел приглушенный свет. «Торшер», – подумал он. Она не любила верхний свет.

Хорошо, что она дома. А с другой стороны, этой встречи Котов почему-то боялся.

В подъезде пахло так же, как и сто лет назад, – кошачьей мочой, жженой газетой, тухлым мусором, вареной капустой, отчаянной бедностью. Грязные, заплеванные, никогда не мытые ступеньки. Стены до середины выкрашены голубой масляной краской, выше – побелка, давно посеревшая, облупленная, исписанная незатейливым матом. Тусклая лампочка, деревянные покорябанные двери. У кого-то орет телевизор, кто-то скандалит, выплевывая страшные, нечеловеческие слова.

«Как она здесь живет? – подумал Котов. – Она всегда так мечтала уехать из этого “рая”».

Наконец третий этаж, знакомая коричневая дверь, подожженный, оплавленный звонок. Котов нажал на кнопку. Тишина – ни шагов, ни движения. А свет горит. Странно. Наконец зашуршали тапочки, щелкнул замок, и дверь открылась. На пороге стоял здоровый, молодой, в белой майке и трениках что-то жующий мужик.

Котов растерялся.

Проглотив кусок, мужик поинтересовался:

– Вам кого?

– Котову Лилию Владимировну, – хрипло ответил Котов. – Она дома?

– Не-а. Нет ее, вашей Лилии Владимировны, не проживает.

– В смысле? – растерялся Котов. – Как это – не проживает?

– Да так. Съехала. Три года, как съехала. Сменялись мы с ней. Я и она. Она ко мне в Балашиху, а я сюда. По взаимному, так сказать, интересу!

– Простите, – кашлянул Котов, – а какой может быть интерес съезжать из Москвы в Подмосковье?

Мужику явно надоел разговор. Он раздраженно ответил:

– А я почем знаю? Выходит, что был. Воздух там, тишина… И комната больше. Ее, к примеру, четырнадцать квадратов, а моя целых шестнадцать. Да и вообще, – помолчав, продолжил мужик: – Были причины. Доплатили мы ей. Что непонятного?

– Да нет, все понятно, – ответил окончательно сникший Котов. – Ну а адрес ее вы мне дадите? В этой вашей Балашихе?

– А кто вы ей будете? – спохватился мужик.

– Старый знакомый. У меня к ней важное дело, понимаете? И вы мне очень поможете, если дадите ее адрес.

Мужик не торопился выполнить его просьбу. Котов подумал: «Вот как не даст сейчас адрес! Нет, есть, конечно, адресный стол, но это лишние хлопоты, потеря времени.

Но почему Лиля уехала из города? И при чем тут свежий воздух? Чушь какая-то. Она никогда не была человеком природы, настоящий урбанист, ей нравился город».

Мужик наконец решился:

– Ладно, пиши, старый знакомый!

Котов развел руками.

– Нечем, прости!

Мужик исчез в глубине квартиры и вскоре появился, держа в руке обрывок газеты, на котором простым карандашом был криво накорябан адрес.

– Спасибо! – улыбнулся окрыленный Котов. – И правда, могло быть и хуже! Слушай, друг, – вдруг вспомнил он, – здесь соседка была, ну бабулька такая. Клавдия вроде? Жива?

– Я тебе не справочное бюро, – разозлился мужик. – Ладно, бывай. То тебе адрес, старый знакомый, то бабкой интересуешься! Ты ей, Клавдии, кто? Тоже старый знакомый?

– Ну как сказать, – усмехнулся Котов. – Из любопытства интересуюсь. Ладно, извини! И так у тебя время отнял. Прости, брат! – И Котов начал спускаться по лестнице.

– Померла бабка Клава, – вслед ему крикнул новый жилец, – два года как померла! Короче, квартира теперь моя. Вся, понял? Потому как я многодетный! Короче, на законных основаниях.

– Не сомневаюсь и рад за тебя. Спасибо!

Выйдя из подъезда, все никак не мог надышаться – ну и вонь, прости господи! Как на помойке. И правильно, что Лилька съехала, молодец! Правда, вряд ли там, в этой Балашихе, намного лучше.

Поехать решил назавтра же, в субботу с самого утра. Лилька человек не ранний, всегда обожала поспать. Вряд ли в субботу, да с самого утра она куда-нибудь уйдет.

Ни Надии, ни Мишке ничего не сказал – зачем их беспокоить. Придумал какое-то дело и в восемь утра уже прыгнул в машину.

На улице было холодно, сыро, промозгло. Поежившись, Котов врубил печку на полную. «Да, ранняя осень, – глядя в окно, думал он. – Конец октября, а уже по-ноябрьски мерзко».

Эх, сейчас бы домой, и спать, спать, прижимаясь к любимой, к ее теплому плечу, ощущая ее грудь и живот, острые коленки и позвонки, дышать ей в шею, вдыхать запах ее волос. Спать, спать под мерные капли дождя долго-долго, часов до двенадцати, а потом вместе завтракать, тоже долго и тщательно, по-выходному, с большой яичницей, поджаренным хлебом, вареньем и повторным кофе. И запахи будут расползаться по кухне и коридору, заползая в комнату, а после сытного завтрака снова захочется спать, потому что осень и дождь, и нет ничего лучше, чем, обнявшись, снова уснуть.

Он долго крутился по городку и не переставал удивляться – да уж, не от хорошей жизни она сюда забралась. Какой там, к чертям, воздух, какая природа?

Старый, серый от дождя четырехэтажный дом обнаружился на самой окраине городка. Напротив развороченная, давно не убираемая помойка. Сломанный велосипед, ржавая ванна, корки, огрызки, мокрая бумага.

Но природа была, мужик не соврал. Позади дома стоял реденький осенний лесок, мокрый и жалкий. Да уж.

Вздохнув, Котов зашел в нужный подъезд. Здесь то же, что на Преображенке: запах щей, помойки, мочи. Те же исписанные стены, полные окурков консервные банки на подоконниках. Та же щербатая лестница. «Короче, шило на мыло, – подумал расстроенный Котов. – Сбрендила Лилька. Или так остро нуждалась в деньгах?»