Мастер Чэнь - Девушка пела в церковном хоре [litres]

Я стоял и смотрел на воду, на то, как Веру, снова в одеянии сестры милосердия, увозят по этим волнам.

А команда расходилась под бормотание о том, что баба на корабле – жди беды, и вот вам беда.

Моряки – люди деликатные, но наблюдательные. И конечно, всем было ясно, что произошло – преступление страсти. В конце-то концов, стены в нашем коридоре тонкие, всем были известны визиты Инессы сначала ко мне, а потом к Перепелкину.

Конечно, ни у кого и в мыслях не было обращаться к французам на берегу. Преступление совершено на борту российского корабля – какие тут французы и какой от них толк?

Мы в тысячах километров от Петербурга, гениев сыска, дактилоскопии и прочих тонкостей на эскадре нет. Была создана комиссия, из наших же офицеров плюс пара человек откуда-то с «Суворова», но ведь и разбираться ей было особо не в чем.

То есть, по части страсти, были другие теоретические подозреваемые, например – некто Алексей Немоляев. И пара мичманов посетила меня в каюте, внимательно посмотрела на одолженный, а теперь, получается, и подаренный Ильей смит-и-вессон. Посмотрела, удостоверилась, что из него ни разу не стреляли, не говоря о том, что калибр тут другой, что заметно кому угодно.

Но главное – даже дамские браунинги, хотя стреляют тихо, были бы слышны в нашем коридоре сразу. И единственный, довольно короткий момент, когда эти хлопки что-то могло заглушить, – это фейерверки с их треском.

Но в тот момент человек по фамилии Немоляев стоял на хорошо освещенном кормовом балконе, и это видела чуть не вся команда.

Еще, конечно, подозреваемой по части вспышки страстей была Вера Селезнева. Но в момент фейерверка она стояла на кормовом балконе с неким Алексеем Немоляевым, и это тоже видела вся команда. Так что выводы комиссии были более чем очевидными.

Дальше было несколько дней пустоты. Из моей пьесы исчезли почти все главные герои, как же этой пустоте было не возникнуть. Мне было по сути не с кем и не о чем говорить. Эскадра так же бессмысленно, день за днем, простаивала на полпути от Петербурга к Дальнему Востоку. Новых приказов адмирала не было (да-да, преступление страсти на борту «Донского» не было отмечено красноречием Рожественского, и я мог бы над этим задуматься).

Я путешествовал пару раз на берег, просто чтобы не сидеть в раскаленной каюте, но еще за французскими газетами. И в них, конечно, ужас продолжался. Я сидел под тентами кафе и читал о том, как арестовали фабриканта Морозова, – это что, шутка? Закрылись его фабрики; другие фабриканты пожертвовали армии одеяла, но те почему-то всплыли на рынках Москвы и Нижнего Новгорода. И купечество начало массово отказываться от любых пожертвований на нужды войны.

А сама война, будто мало было дрянных новостей, шла к новой катастрофе на маньчжурской территории. Что-то было не так под Мукденом, что-то было не так с несколькими десятками тысяч наших солдат, вдобавок к тому, что ежедневно они гибли десятками, а то и сотнями.

А в столице – вот вам дикий взрыв в гостинице «Бристоль». И выявилось, что там, в гостинице, террорист и бомбист из эсеров готовил несколько бомб для новых покушений на высокопоставленных лиц, но не уберегся, и боевая организация партии на какое-то время осталась без любимого ею динамита.

И я сидел, читал весь этот ужас… ну хорошо – давайте уж скажем прямо: я пил в эти дни несколько больше, чем следовало бы. И я такой был не один, потому что Рузская – ею многие восхищались, но Перепелкина попросту любили.

Я смотрел по сторонам и думал: рай померк, потому что я был прав, мы его не заслужили. Хотя, говорил я себе, мои читатели заслужили мои очерки, и надо как-то писать новые.

И так было, пока однажды в дверь моей каюты не постучали. Туда протиснулся мощный персонаж – один из двух непонятных как бы матросов – и сообщил мне:

– Господин Немоляев, прошу пройти со мной, вас ожидают. Здесь недалеко, в конце коридора.

Я поднял голову – и мои ноздри вздрогнули. Вот же он, тот самый запах, который я запомнил с момента, когда с меня рвали рубашку.

– Ну и вот, господин Немоляев, – сказал мне сидевший за металлическим столом инженер Дружинин, какой-то несчастный и похудевший на лицо, – пожалуйте бриться.

И тут же жутко покраснел, и тут же покрутил головой в тесном воротнике – наверное, устыдился своих слов, подумал я.

– Я не удивлен, – сказал ему я, стараясь не быть заносчивым. – Что-то похожее я предполагал.

– А позвольте спросить, почему предполагали? – мрачно отозвался он.

– Просто, – объяснил я. – Вот наш второй день в море, помните, в октябре? Я вползал тогда в кают-компанию, хотя бы попить воды, но не более того. Командир Лебедев на месте, большая часть офицеров на месте, едят как ни в чем не бывало, а кого не было? Меня не было, потому что есть я не мог. Ну, Рузской не было, но она не моряк, тоже укачало, все понятно. Но ведь и вас не было, господин Дружинин. Хотя вы и сейчас в морском кителе, но что это за моряк, которого укачивает? И ведь не могли же вы пойти поесть в ближайший трактир, за неимением такового. Да, еще друзей вы тут особо не завели, как-то все в одиночестве – а почему? Ну и мысль, конечно, возникала: а кто такой этот господин Дружинин?

Дружинин смотрел на меня молча.

– Ну, потом ведь есть такая вещь, как вахта. Вы какой-то там инженер и, понятно, должны регулярно стоять свою вахту среди прочих. А вместо этого…

Я вздохнул и замолчал.

– Да, – сказал он с напором. – Моя вахта здесь.

– Интересное место, – заметил я. – И ходят сюда только два ваши силача, да еще вы. Больше никто.

Он вздохнул и пробормотал что-то вроде «Я был прав». А потом стал собираться с силами, чтобы сказать что-то очень неприятное.

– Вы хотите меня обвинить в убийстве двух человек или в антигосударственной деятельности? – помог ему я. – И кстати, как ваше настоящее имя, и как вас вообще называть – «господин инженер», видимо, будет тут неуместно?

– Я инженер, – сказал он. – Дипломированный. И я Дмитрий Дмитриевич Дружинин. И я не собираюсь вас обвинять. Напротив. Затруднительная ситуация, в которой мы находимся…

Тут он снова начал крутить головой в воротнике, а я все не мог остановиться:

– А ваши два помощника, – тут я мельком посмотрел одному из них в глаза. – Вы думаете, если мне сзади накидывают на голову мешок, то я не вижу, кто это делает. Но еще есть запах. Мыло у него, что ли, такое. Или он протирается чем-то… – я снова посмотрел на моего конвоира.

Тут Дружинин спохватился и услал его куда-то на палубу.

– А потом, что за шутки у вас, – продолжал я. – Ладно, ограбить для правдоподобия или еще что-то. Но в основном-то они рассматривали мое родимое пятно. Ну и как – я это я? И я – угроза престолу? Объясните мне, кто я есть.