Мастер Чэнь - Девушка пела в церковном хоре [litres]

И вот он видит, что и эту акцию на борту крейсера заранее ждали, на палубе – видимо – оказывается несколько готовых к отражению налета людей; то есть на корабль, Рузской, сообщили из Петербурга данные, поставленные информатором из самой сердцевины боевой группы. Что делает Илья? Ведет себя безупречно: швыряет налетчиков за борт, с его-то силищей. То есть прячет концы в воду, раз уж ничего не вышло. Логично? Даже очень.

Вообще-то ключевым в этой истории оказывается телеграф. Что мы видим в очередном французском порту: моряки толпой осаждают этот непременный атрибут цивилизации, здание, обычно слегка обшарпанное, но с колоннами и гулким мраморным полом. Трудно ли договориться со злодеями в Петербурге о том, что попытку надо повторить? Дело одного-двух дней, подпись – «Л», то есть «Люцифер», с того конца тоже клички вместо имен…

Если план корабельного бунта также был заготовлен заранее, то всего-то надо было знать географическую точку, где вышедший в одиночное плавание крейсер необходимо перехватить в море и увезти груз на опять же небольшом катере.

А вот тут уже роль Ильи резко меняется. Еще раз: на самой эскадре каждая новая стоянка – секрет от всех, но маршрут могли знать и в Петербурге. Так что дело уже не в том, чтобы Илья снова и снова сообщал своим о том, где поджидать крейсер. Дело в том, что кто-то должен подготовить бунт, а далее и возглавить его, пусть на короткое время. Потом-то, конечно, такому человеку надо исчезнуть, на том самом маленьком суденышке, увозящем ящики с золотом. И сделать это быстро, потому что, скорее всего, бунтующему кораблю Рожественский не дал бы далеко уйти, да и угля – на сколько там дней пути?

Фактор времени: мы у Мадагаскара со второй половины декабря, сейчас февраль, если выслать пару решительных боевиков куда-нибудь в Капштадт, на юг Африки, заранее, то расход средств и людей получается небольшой. А если у наших социалистов-революционеров есть зарубежные собратья что в британской части мира, что, допустим, в недалекой отсюда португальской, то и ехать никуда не надо. Опять телеграф. Все получается.

Но дальше – все то же: как взбунтовать целый корабль?

А с другой стороны, как же его не взбунтовать, если уже в январе не только матросы, а и офицеры по всей эскадре начали сходить с ума. Сколько бывших арестантов и штрафников в эскадре – таких, как Федор Шкура? Сколько тайных социалистов-революционеров и всяких иных членов той самой рабочей, социал-демократической и прочей партии? А открытых агитаторов? Да здесь только брось спичку… Бунтовали ведь у нас несколько кораблей одновременно, в том числе потому, что в самой России…

Тут я начал хвататься за бумагу и карандаш, потому что очерк возник, как мачтовые огни корабля на горизонте, – сначала ведь мы видим только мачты и голубоватые от света прожекторов облака, потом покажутся и надстройки, потом ровный ряд огней по борту.

И вот тут Илья наконец оказывается настоящим Люцифером. Это Илья, такой Илья, что лучше и некуда. Узнать имена трех-четырех эсеров на борту – для этого есть телеграф на берегу. Поговорить с ними, подтвердить свою принадлежность к партии, с переподтверждением опять же по телеграфу.

Революцией бредят десятки матросов, сотни боятся идти на войну, это нормально – бояться; так что люди найдутся, дело недели-двух. Подготовиться к захвату корабля, в момент, когда всяческий ремонт закончен (и твои гальванеры дают свет), а уголь загружен. Штаб восстания вырабатывает план действий, исходя из того, что основная масса матросов как минимум будет нейтральна.

И Илья – с пылающим сердцем, но внешне холодный как лед – на командирском мостике крейсера (офицеры в лучшем случае сидят под арестом где-то в трюме). Вот оно – чтобы хоть раз поднялся в жизни вихрь. Громадные заголовки в газетах по всему миру: расстреляют ли русские собственный крейсер у берегов Африки? Белоснежный мундир, знаменитое на весь мир имя – Ilya Perepelkin. Памятники, улицы, которые назовет в честь мятежного лейтенанта благодарная Россия. Но это потом, а в реальной и победительной жизни – лейтенант прыгает в неизвестный катер, загруженный загадочными для его команды ящиками из каюты Дружинина (команда, повторим, не понимает тут ровно ничего), скрывается за штормовым горизонтом и меняет имя, а прежнее тает в тумане мировой истории. Крейсер же с изумленной командой бессмысленно болтается по волнам, медленно окружаемый броненосцами Рожественского с их расчехленными орудиями…

Да, это – настоящий Илья.

А до его бегства на катере настоящий Алексей Юрьевич Немоляев, подумал я, читает бунтующим матросам то ли Бальмонта, то ли вот этого странного студента по имени Блок – мы как-то с ним встречались, здесь нечто интересное, пусть его никто и не знает всерьез… Может, и арестованным офицерам то же читает – Лебедеву вот, если тот останется жив. Какая завидная судьба. Какой прекрасный вихрь.

Он бы защитил меня, мелькнула мысль.

Вот только та троица с длинным ножом для рубки тростника – как с ней быть? Ну допустим, так: он хотел, чтобы меня только ранили. Так, чтобы я остался на берегу, то есть – нет, попал бы в рай на белом «Орле».

Понятно, что Илья чуял опасность – дважды срываются налеты, случайностей тут быть не может! – но наслаждался ею. А подозревал – кого?

Ну и вот этот самый Немоляев находит в гальюне прокламацию и несет ее Лебедеву – ах, нет, Лебедев все знал. Они – с Рузской – опять все знали. Кроме даты начала восстания, но это не так и важно, если быть заранее готовыми.

И Илья оказывается в той же ситуации, что и в Танжере: уже стоит на мостике, готовый к бессмертию, но – вместе со всей командой – слышит: рулевое управление выведено из строя. Только и остается, что декламировать Чехова на предстоящем празднике.

Вот такой у нас комплект фактов насчет павшего Люцифера. Все вроде бы понятно. А теперь посмотрим на прочие факты.

Да, но очерк! Что это там замаячило, в виде почти готовой мысли, которая будет держать всю конструкцию? Бунт одновременно на нескольких кораблях, потому что бунт и дома, в России, откуда приходят новости и письма… Уже не десять, а – с пополнением, пришедшим через Суэц, – четырнадцать тысяч человек, затерянные у берегов острова, который мало кто в России сразу и на карте найдет… Что-то здесь рождается, какой-то мыслефантом, если не фантазм…

Так, теперь смотрим на действия Рузской. Здесь тоже все достаточно логично и понятно. Чтобы не дать похитить золото, нужно найти ключевого в этой истории человека, а про него известно разве что его местонахождение – поближе к золоту. И она, с ее дерзостью и умом, начинает присматриваться к людям. Для начала ко мне, потому что я тут слишком очевидно инородное тело. Приказывает своим головорезам посмотреть на мою родинку. До того получает данные о ней – и прочие мои данные – из Петербурга. Удостоверяется, что я – это я, и начинает выяснять, что я за человек. То есть она не столько наблюдает за действиями подозреваемого, сколько изучает его тип личности.